Ты мне веришь?
Шрифт:
– Куда?! Совсем сдурел? Если увидит кто, завтра духу твоего здесь не будет.
– Не увидят. Я скоро. Ты мне со столовой ужин захвати.
А сам по коридору прокрался и у двери застыл, глядя, как она играет. Ее пальцы опускаются на клавиши, а я вздрагиваю так, если бы они моей кожи касались. И сам понять не могу, что за дьявольщина со мной происходит. Никогда такого не было, чтоб настолько крышу снесло от одних только взглядов. Подошел к ней сзади, любуясь собранными на макушке волосами и тонкой шеей. Протянул руку, затем другую и вместе с ней начал играть. Вздрогнула, шумно выдохнула. Я на ее пальцы смотрю, а она на мои, а потом в глаза друг другу через зеркальную крышку фортепиано. И ничего более эротичного в моей жизни никогда не случалось,
Слишком грязный, значит, для хозяйской дочки, чтоб дать до руки дотронуться. Обратно к себе шел злой, как псина голодная. Аньку все ночь трахал как заведенный, а сам на заколку, лежащую на комоде, смотрел и представлял, как эта принцесса подо мной лежит, распахнув стройные ноги и запрокинув ослепительно красивое лицо, стонет мое имя. А на следующий день слово себе дал, что на окна ее не посмотрю. Детский сад какой-то. Пятнадцатый век, мать вашу. Гляделки. И ни хрена я не выдерживал. От невыносимого желания ее увидеть руки дрожали и все тело ломало.
– Капитанская дочка к окошку подошла. Не посмотришь на нее? Красивая дрянь. Для тебя, видать, вырядилась. Как на концерт.
– Не посмотрю, - рыкнул я.
Твою ж мать, я взрослый мужик, да и ей явно не шестнадцать. Какого черта мы играем в эти игры? К дьяволу все это. Но сдержался, не посмотрел. А самого то в пот швыряло, то в холод. Все разошлись, а я как осатаневший доски пилю и складываю. Пилю и складываю. Потом в душ пошел, мокрую от пота робу содрал и под горячие струи воды встал. Бред какой-то. Тело намыливаю, а перед глазами ее пальцы и мои рядом, и мне... мужику, который перетрахал все, что движется, мне хочется просто свои пальцы с ее сплести. И от этого желания член колом стоит. Услышал тихий вздох и резко обернулся, чтобы хрипло выдохнуть самому. Стоит сзади, прислонилась к косяку двери. Вся в красном. Вечернее платье, и правда, как на концерт собралась. С обнаженными плечами и разрезом вдоль стройной ноги. Волосы собраны в высокую прическу. Глаза огромные блестят и дышит часто-часто. Веки тяжелые прикрывает, рассматривая меня, и у меня встает от этого взгляда и трясти всего начинает. Стою под водой, глотая горячие капли, и на нее смотрю, а она на меня. И в глазах ее интерес и голод, ресницы дрожат, а я физически ощущаю ее волнение. Ну что принцесса, готова досмотреть до конца? Сделал шаг к ней, она хотела сорваться с места, но я не дал, вцепился в ее руку чуть выше локтя, брызгая водой на платье.
Запрокинул голову, чувствуя, как капли стекают в мой приоткрытый рот, бегут по груди, по ногам, бьют по воспаленной головке члена. Под взглядом ее широко распахнутых кристально чистых голубых глаз цвета самого светлого весеннего неба, я сжал член у основания и повел ладонью вверх-вниз. Снова тихо выдохнула. А мой живот напрягся, рука задвигалась все быстрее, я приближался к оргазму, хрипло застонал, когда наслаждение накрыло с головой. Острое и невыносимое. Я кончал на подол ее дорогого кружевного платья, не отрывая остекленевшего взгляда от ее лица. Когда вздрогнул последний раз, пальцы разжались, и она попятилась назад, прижимая обе руки к груди, а потом развернулась на пятках и убежала.
Беги. Давай. Прячься в своей клетке. Папочка не разрешает общаться с обслугой, смотри не испачкайся. Глаза вымой с мылом.
Теперь не выходила она. Несколько дней подряд, изводя меня жесточайшей ломкой. Я не мог работать. Я смотрел на эти проклятые окна и стискивал руки в кулаки. Ну где ты? Испугалась? Побрезговала? Я идиот конченый... спугнул. Да что с тобой не так, принцесса?
Но ближе к вечеру увидел ее вместе с отцом. Они куда-то уезжали. Она вышла во двор в красивом шерстяном костюме. Изысканная, утонченная и как всегда невесомая. Очень тонкая и хрупкая, особенно рядом с самим Потемкиным, довольно высоким мужчиной с длинноватыми седыми волосами, зачесанными назад. Подул ветер, и та самая пожилая женщина, которая едва не сбила меня с ног в первый день, выбежала следом за Лизой, вынесла накидку. А сама госпожа не смогла сбегать, устала бы. И восхищение вперемешку с яростью захлестывает.
Такая вся неприступная, далекая, не дотянешься. Только мечтать, только смотреть голодными глазами и проклинать себя. Впервые проклинать за то, что недостоин даже подойти. За то, что не ее круга. Уехали, а я вслед смотрел, сжимая рукой в перчатке пилу и чувствуя, как захлестывает злостью. Уйти с работы этой. К чертовой матери, и плевать на Пашку, на деньги.
Но не ушел. Утром меня придавило досками. Мы их перекладывали в другое место всю пятницу. А на выходные, когда все разъехались, Гном сказал, что надо все сложить, так как в понедельник привезут новую партию.
Я, естественно, вышел складывать, и они завалились в мою сторону. Одна из них кожу счесала на груди, а другая по голове огрела так, что перед глазами черти заплясали, не считая тех реек, что на ноги упали. Я бы, может быть, орал от боли матом, но я не успел... потому что ее увидел. Как бежит по заднему двору в одном легком платье, падает на колени, пытается с меня доски стягивать. Такая худенькая, тоненькая. Тянет их, плачет.
– Я сейчас... сейчас, вам больно?
– причитает и лицо мое прохладными ладошками трогает. Проклятье, я готов валяться даже под каменными глыбами, гореть живьем, лишь бы она касалась, лишь бы голос ее слышать. Не знаю, что за дрянь со мной происходит, но я, кажется, с ума схожу.
– Потерпите. Я на помощь позову. Я быстро!
Прибежала охрана, начали доски с меня стаскивать, и та женщина пожилая, она Лизу стала от меня оттаскивать, когда та влажным платком пыталась мое лицо вытереть от крови.
– Вы с ума сошли, вы к нему прикасались? Быстро в дом! Отец узнает... вы не представляете, что он сделает.
– Пожалуйста, Рита, отпусти. У него раны, их обработать надо.
– Не смейте!
– Я вымою руки. Обещаю!
Она говорит, а меня слепит злостью и сдерживать ее уже не могу. Челюсти до крошева сжимаются. Сучка! Руки помоет она!
– В перекиси искупайтесь!
– гаркнул ей вслед.
– Не забудьте только!
– Успокойся!
– гном злобно на меня посмотрел.
– Не смей с ней разговаривать!
– А то что?
– Ничего. Вылетишь отсюда, как пробка.
– Да по хер. Ясно? Я вашего царька не боюсь. Вы все здесь на голову больные! Рабочих за людей не считаете!
Приехал врач, осмотрел. Все мои кости целые остались, пару ссадин и ушибов, но легко отделался. А мне плевать, у меня в голове ее голос звучит. То шепчет мне, чтоб потерпел, а потом ледяной водой окатывает, когда говорит, что после того, как ко мне прикасалась, руки вымоет. Чокнутая семейка. Высокомерные твари!
Нашел остатки Анькиного ликера, выпил все до самого дна и... на другую сторону дома пошел. Как вор, пробрался в темные коридоры, стараясь понять, с какой стороны ее комната, если окна выходят на задний двор. Нашел. Несколько секунд у двери стоял... войти не решался. Прислонился к стене и глаза закрыл. А потом шаги легкие услышал. Идет по коридору. Волосы длинные развеваются золотистыми прядями, в руках графин с водой несет. Чистая вся. Опять в белом. И мне ее замарать всю хочется. Проучить дрянь. Чтоб не смела так с людьми обращаться. Схватил за плечо. Она всхлипнула, но не закричала. А я ее к двери придавил и самого током прошибло от того, что прикоснулся к ней.