Ты - мой спаситель
Шрифт:
Он нагнулся и протянул ладонь над самым пеплом, проверяя наличие тепла, идущего от кирпичей и решетки. Они были холодными, но он ничего другого и не ожидал. Ему очень хотелось бы знать, что именно жгла Мэгги. Страницы дневника? Время выбрано подходящее. И умно, если она доверяла бумаге сокровенные мысли.
Достать обгоревшую бумагу и восстановить записи было непросто, но возможно. У него в багажнике вместе с инструментами лежал флакон фиксирующего раствора. Его приятель из лаборатории криминалистики штата мог ее расправить и проявить изображение на фотобумаге, но без ордера на обыск Бо не мог ничего взять. Если только это что-то не свидетельствовало
Проклятие!
Женщины любят стирать прошлое, сжигая вещи — старые любовные письма, записочки, все, что напоминает им о человеке или о событии, которое они хотят забыть. Проблема со сжиганием своих воспоминаний заключается в том, что их уже нельзя вернуть. Что ты сожгла, Мэгги? Что хочешь забыть?
Он услышал в прихожей шаги и уже начал было поворачиваться обратно к книгам, как вдруг заметил в уголке решетки уцелевший в огне обрывок бумаги. Это был уголок какой-то печатной страницы, обгоревший только по краям. Бо не стал его разглядывать. Сработал рефлекс. Он просто схватил его и сунул в карман рубашки, потом схватил первую попавшуюся книгу и сделал вид, что читает, стоя спиной ко входу под аркой.
Тут Бо заметил пепел на пальцах и на кармане. Поспешно опустив руку, он вытер пальцы о влажные брюки, а вот с карманом он ничего поделать не мог. Оставалось только надеяться, что Мэгги не заметит пятно.
— У вас, оказывается, хобби, Мэг…
Бо замер, почувствовав горячее сухое дыхание на своей шее, сопровождающееся тихим, но серьезным рычанием. Каждый волосок у него на голове встал дыбом. Он молча пытался прикинуть, каких размеров должна быть собака, которая способна дышать на его шею сверху, но отказался от этой затеи, потому что результат ему не понравился.
— Хороший песик, — тихо сказал он.
Рычание стало громче. Бо замолчал и послал Мэгги мысленный приказ поторопиться.
Невероятно медленно поворачивая голову, он попытался разглядеть возникшую угрозу. Когда в поле зрения оказался самый огромный пес из всех, которых он когда-либо видел, Бо почувствовал, как кровь отливает от лица.
— Гвендолин, нет! Не ешь этого человека. — Никогда Бо так не радовался голосу Мэгги, хотя она добавила: — Он испортит тебе желудок.
Если бы Бо не опасался за свою жизнь, он бы рассмеялся. А так у него не было настроения шутить. Собака-убийца Гвендолин расслабилась так быстро, будто Мэгги щелкнула выключателем. Адское создание перестало скалиться и мягко ткнулось в него носом, что Бо принял за извинение и предложение дружбы.
Смахнув пепел с рубашки, он благоразумно принял это предложение.
Повернулся и спросил с невольным благоговением в голосе:
— Господи! Что это?
Рост Гвендолин в холке достигал по крайней мере трех футов, длина добрых пяти футов от носа до хвоста. Крупнее дога. С жесткой серо-серебристой шерстью и такими темными глазами, что они казались совсем черными. И необычайно выразительными. Сейчас она выглядела обеспокоенной тем, действительно ли он ее простил.
— Это ирландский волкодав, — сообщила ему Мэгги с легкой насмешкой в голосе. — Они на самом деле очень добрые. Гвен четыре года. Кто-то оставил ее у ветеринара по соседству и так за ней и не пришел, когда ей было всего шесть месяцев. И с тех пор она живет у меня.
Мэгги подала ему полотенце и почесала макушку Гвен. Собака почти доставала ей до плеча.
— Нас связало наше трагическое прошлое.
— Я заметил. У нее ваш очаровательный характер, — ответил Бо, перебросив полотенце через шею и вытирая концом волосы. — Сперва кидаетесь, потом просите прощения.
Вместо того чтобы вспыхнуть, Мэгги рассмеялась. Смех больше напоминал горловое бульканье. Этот неожиданный звук, то, как она легко рассмеялась над самой собой, вызвали у него ответную улыбку. На мгновение между ними не осталось ничего, кроме шутки. Затем она вспомнила, что он враг, и смех замер. Она спрятала его, словно тайну, которой не собиралась делиться. И осталось только неловкое молчание, уклончивый взгляд ее глаз и ощущение, что его обокрали.
— Простите, что не предупредила вас о Гвенни. — Мэгги пожала плечами. Одна бретелька комбинезона спустилась с ее плеча. — Она была на кухне, гонялась во сне за кроликами, когда я вас впустила. Я не думала, что она проснется.
— Ничего не случилось.
Ничего не случилось.
У Мэгги подогнулись колени, когда до нее дошел смысл фразы, и нахлынуло воспоминание. Она закрыла глаза, попыталась прогнать его прочь, но это не помогло.
— …С-Сара?
— О, Боже мой! Мэгги! — Сара резко обернулась, вытерла глаза и посмотрела вверх на лестницу. — Иди в постель, Мэгги. Все хорошо.
— Но Сара, я же слышала…
— Мэгги Мей, не надо больше сюда спускаться! — Голос Сары звучал резко, в нем слышалось отчаяние, и Мэгги испугалась. Сара внезапно улыбнулась, но Мэгги понимала, что это не настоящая улыбка. — Иди ложись, детка. Я разбила мамину вазу для цветов, вот и все, и испугалась. Сейчас уберу осколки. Ничего не случилось. Иди в постель. Ладно? Пожалуйста… Ничего не случилось!
— Мэгги?
Кто-то тряс ее за плечи, но ее рассудок не хотел расставаться с прошлым. «Пожалуйста! Пожалуйста! Пожалуйста!» Это слово эхом отдавалось у нее в голове, не выпуская из той ночи. Не похоже на Сару — плакать и просить. Совсем не похоже. Что-то тут не так. У Мэгги болел живот, и ей не спалось. Ей было всего десять лет, она была послушной девочкой и сделала то, что просила Сара.
Может быть, все было бы по-другому, если бы она не пошла спать. Может быть…
— Мэгги. Все в порядке. Открой глаза. Когда открываешь глаза, воспоминания отступают.
Руки мягко скользили по ее плечам, гладили по лицу, большие пальцы смахивали слезы. Утешали. Ее щеки были мокрыми. О, Господи, эти руки принадлежали Бо. Он вытирал ей слезы.
Мэгги заставила себя открыть глаза, надеясь, что все это было только плохим сном. Черные глаза Бо находились на расстоянии нескольких дюймов от ее глаз. Колени у Мэгги снова подогнулись, но его руки оторвались от ее щек и подхватили под локти, поддержав ее, а она схватилась за его рубаху на груди. Мэгги чувствовала себя такой уязвимой, такой беспомощной, как никогда в жизни.
И ничего не могла с этим поделать, только держаться за Бо. Он был ей сейчас необходим. Она стояла между двумя мирами — и не здесь, и не там, с Сарой. Руки ее дрожали, ей было холодно. Боль в груди стала почти невыносимой, а дышать приходилось через силу. Она вынуждена была прилагать столько усилий, чтобы сосредоточиться.
И все время она пыталась отделить чувства маленькой Мэгги от ужаса Мэгги взрослой. Потеря самообладания была самым ужасным из кошмаров. Ничто и никто не мог ее достать. Именно так она выжила, так сохранила свою целостность. Годы, проведенные в этой системе, научили ее этому.