Ты моя, Эмилия
Шрифт:
– В кабинете? Почему?
– кажется, сейчас кое-кто получит.
– Я же постельный режим хотя бы день рекомендовала?
– Леди Гортензия изволили побеседовать, пришлось принимать ее в кабинете, - еще больше хмурится камердинер.
Ах, леди Гортензия! И тут подгадила. Ну, ничего. Сейчас я изволю побеседовать.
Прошу проводить меня к кабинету, ибо я там не была ни разу, и стараюсь по дороге остыть. На самом деле даже ума не приложу, что буду делать, когда туда заявлюсь. Отчитывать Колчестера? Наезжать на Гортензию? Вот что?
К сожалению, расстояние до этого самого кабинета оказывается не настолько длинным, чтоб я успела, и остыть, и выработать план действий. Поэтому нерешительно останавливаюсь перед неброской белой дверью, стараясь перевести дух и собраться с мыслями. Постепенно, по мере успокоения шумного дыхания, до меня начинают доноситься громкие голоса. Я тихо сглатываю, стараюсь превратиться в слух и разобрать слова, которые выговаривают собеседники. Лжефремптон вообще, особо не церемонясь, приникает ухом к деревянной поверхности. Смотрю широко открытыми глазами за столь вопиющим нарушением приличий и борюсь с собственным греховным любопытством. А этот наглый камердинер, еще и рукой мне машет, приглашая, присоединится. Минуту колеблюсь, взывая к своей внутренней воспитанной девочке, но та уходит в глухое подполье и даже и не думает отзываться. Ну, раз так, то, что поделать? Видит Бог, я не хотела. А щека уже плотно прижимается к гладкой поверхности двери.
– Это возмутительное поведение!
– каркает за дверью графиня.
– Где это видано, чтоб девушка так себя вела?! Куда-то уезжает, пропадает на полдня, а вчера я собственными глазами видела, как она любезничала с мужчиной возле библиотеки, куда вы ее послали.
Ты ж посмотри, какая шпионка. Возмущенно краснею, а мой сообщник окидывает меня заинтересованным взглядом.
Слышатся негодующие громкие вздохи и недовольное сопение Гортензии. Герцог молчит. Долго молчит. У меня даже появляется мысль самой зарваться в кабинет и рассказать этой Вороне что по чем. Но затем звучит голос Дориана, спокойный, холодный и подчеркнуто вежливый. У меня от этого голоса начинают бежать табуном мурашки.
– Леди Савидж, я вас пригласил побыть компаньонкой для Эмили по рекомендации герцогини Уэстмор и настоянию родных девушки, которые пекутся о ее репутации и только так согласились отпустить со мной. Эмилия отличный специалист и ее помощь мне неоценима, а в поведении девушки я не вижу ничего предосудительного. В отличие от вашего.
Мне кажется, что я словно воочию вижу, как надувается от возмущения Гортензия, и пытается начать оправдываться, но герцог не дает ей и слова сказать.
– Во-первых, - невозмутимо продолжает он.
– Мы договаривались, что вы не обсуждаете с кем-либо то, что творится в моем доме, в том числе и со слугами, включая вашу горничную. Во-вторых, вы, правда, думаете, что я, как зеленый юнец буду кидаться на мисс Ливитт, пытаясь ее соблазнить. Это вы такого мнения обо мне? Увольте, я джентльмен. И если мне захочется женского внимания, я прекрасно знаю, где его получить, и уж точно не стану пользоваться невинной и добропорядочной девушкой, которая решила мне помочь. Я даже и подумать не мог, какие мысли бродят у вас в голове. Ведь ни я, ни тем более Эмилия, никогда бы себе не позволили такого поведения. Но то, что думаете вы, недостойно леди. Поэтому, попрошу вас удалиться из моего дома и впредь следить за своим языком. А если до меня долетит хоть малейшая крупица слухов, которые будут оскорблять честь Эмили Ливитт…
Графиня чуть слышно сопит, я тоже затаила дыхание, даже Лжефрэмптон замер, не дыша.
– То вы очень пожалеете о своей несдержанности, это я вам обещаю, как брат короля.
За дверью слышатся приближающиеся шаги, и мы поспешно отпрыгиваем в разные стороны. Но этого моему сообщнику показывается не достаточно для того, чтобы оставить в тайне нашу преступную деятельность. Он, схватив меня за руку, дергает на себя и поспешно заталкивает в каморку, которая притаилась за неприметной дверью возле непосредственно самого кабинета Дориана. А затем и сам втискивается туда же. Все это мужчина проделывает в считанные минуты, что говорит о немалом опыте в данных делах. Меня отчаянно пробивает на смех, и я едва сдерживаюсь, чтобы не выдать наше секретное местоположение. Лжефрептон же по-прежнему сохраняет невозмутимое и отстраненное выражение лица. Талантище!
Дверь кабинета едва слышно скрипит, отворяясь, и мимо нас, судя по шагам, вихрем проносится Гортензия. Больше мы ничего не слышим, видимо герцог решает остаться в кабинете, и спустя пять минут решаем, на свои страх и риск, выбраться из укрытия. Первым выходит, разведав обстановку, камердинер, за ним выскакиваю я. Невозмутимо отряхнувшись от пыли и церемонно кивнув друг другу, мы расходимся в разные стороны, как будто ничего и не было. Я спешу в свою комнату, а Лжефрэмптон, легонько постучав, заходит к Дориану.
Остаток дня провожу в своей комнате, тщательно изучая лекарства и инструкции к ним, и лишь единожды наведываюсь к Колчестеру, дабы проверить его состояние и начать применение новых препаратов. Его светлость, впрочем, и так чувствует себя лучше, несмотря на еще более расползающийся некроз, я же уповаю на то, что новая мазь замедлит его развитие, а купленные сегодня микстуры и отвары больше не допустят повторение вчерашнего вечера. Но все же запрещаю Дориану за ужином употреблять тяжелую пищу.
Вечер проходит в тихой и спокойной обстановке, я лишь вскользь замечаю отсутствие графини и получаю ответ, что у нее, дескать, внезапно нарисовались какие-то важные и неотложные дела, и Гортензии пришлось нас спешно покинуть. Впрочем, его светлость тут же заверяет меня, что буквально завтра с утра к нам прибудет новая компаньонка и моей репутации ничего не угрожает. Невозмутимо пожимаю плечами, благоразумно решив, что хуже, чем Гортензия никого быть не может, и остаток ужина проходит молча.
Дориан, я заметила, вообще не отличается особой разговорчивостью, я-то любитель поболтать, да только и у меня нет желания работать массовиком-затейником, развлекая беседой его светлость.
Трапеза подходит уже к концу, когда дверь отворяется и в столовую входит слуга в ливрее, неся серебряный поднос с крышкой.
– Ваша светлость, вам срочная телеграмма. Из Колчестера, - произносит он, застывая статуей возле герцога.
И хоть я знаю, что послание может быть от кого угодно, но мое сердце начинает в тревоге громко стучать. Я нервно сжимаю лежащую на коленях белую батистовую салфетку и перепуганными глазами смотрю на Дориана.
Мужчина откладывает в сторону столовые приборы, берет в руки конверт и, развернув его, быстро пробегает глазами написанное в послании. По мере чтения его лицо застывает каменно маской, а губы сжимаются в тонкую линию. Я без слов понимаю, случилось что-то плохое.
– Мисс Эмилия, - он, наконец, поднимает взгляд на меня.
– Прошу вас, только не волнуйтесь.
Эти слова, почему-то, вызывают у меня полностью противоположный эффект. Все словно обрывается внутри, и я еще больше стискиваю несчастный кусочек полотна на коленях, словно цепляюсь за него, как за то, что может удержать меня на земле.