Ты - наша
Шрифт:
— Я не… — начинаю я, а затем вспоминаю все эти неоднозначные прикосновения бывшего друга, как он меня трогал, смотрел, как чуть ли не на каждой перемене, когда мы еще не рассорились окончательно, приходил и болтал. Наверно, все эти картинки настолько ярко сейчас всплывают в голове, что Маринка понимат, о чем я думаю, и кивает:
— Ну вот… А я о чем? Весик всем пацанам сказал, что с тобой трахается. И давно уже. Чуть ли не со школы.
С каждым ее словом я все больше и больше цепенею.
И не
Тошка не мог… Не мог! Это же…
— Мерзко… — выдыхаю обреченно.
— Не то слово, — кивает Маринка, — гад какой, а! И, главное, всем растрепал! Весь универ в курсе был, наверно!
— А-а-а-а…
— А потом, когда ты с Колесником стала выступать, Весик трепал, что ты с ними со всеми спишь тоже. С парнями из группы, я имею в виду.
— И ты верила?
Боже… Как мне завтра в глаза однокурсникам смотреть?
— Я — нет, — мотает головой Маринка, — потому что мы же уже с тобой общались тогда. И я знала, что ты с Камнем спишь.
— Но я с ним не сплю!
— Ну тихо-тихо, не кричи так… — Маринка снова успокаивающе гладит меня по плечу, — не спишь, да. Хотя, это странно. Он тебя так пасет, и вообще… Он не особо с девчонками церемонится, говорят… Мне Тигр… С-с-ука такой… Но ладно… Короче, мне Тигр говорил, что Камень вообще больше пары дней ни с одной девочкой не гуляет. В кровать затащит, трахнет и отпускает на волю. Для него, типа, спорт главное. А все остальное — побоку. Он же этот… Детдомовец… Только на спорте и вылез. Потому и удивлялись парни, что он так долго с тобой гуляет. Говорили, что ты, наверно, в постели огнище, не просто так же он…
— Ужас какой…
— Почему ужас? Прикольно же.
— Не прикольно, Марин. Мне неприятно. Мерзко. И Тошка… Вот зачем он?
— Ну… — пожимает она плечами, — ревновал, наверно… Так-то, до универа, он у тебя один, наверно, был, самый крутой…
— Не у меня! Не был!
— Ну… Может, ты просто не видела, не понимала. Ты же — ромашка, блин, вообще, оказывается…
— Я просто… Мы просто дружили… — зачем-то пытаюсь объясниться я и сама слышу, насколько беспомощно и глупо это звучит.
— Ага, ага… — кивает Маринка, — ты, может, и дружила, а вот твой “друг” явно хотел тебя трахнуть.
— Нет!
— Да, Вась! Ты — реально ромашка, но не дура же. Я надеюсь.
— Я… Мне надо с ним поговорить…
— Не надо, Вась, — вздыхает Маринка, — он тебе ничего не скажет, если уж так насвистел всем. Значит такой есть, гнилой таракан. А тараканы, они, знаешь, в любую щель залезут… Наврет тебе, лапши навешает, а ты и поверишь. А он потом в щель…
— Замолчи, фу просто!
— Я тебе реально говорю…
— Но что же делать? Все же будут думать по-прежнему… Как мне в универ?
— Ой, я тебя умоляю, — снова закатывает глаза Маринка, — как до этого! С улыбкой и невинными глазками.
—
— Да завидуют тебе все, блин! Приди в себя уже, Вась! Ты — девочка Камня! Ты — поешь с Колесником! Тебе Лис цветы дарит и под окнами общаги караулит! Да тебя побьют за такое, какой, нафиг, смех? Ходи и оглядывайся! И вообще… Не ходи одна никуда. Со мной ходи. Или с парнями. Поняла?
— Это все… Это все глупости… — бормочу я, ошарашенная словами Маринки.
Не хочу в это верить! И с такой стороны на себя смотреть не хочу! Это же позор…
— Дурочка ты… — Маринка со вздохом обнимает меня, — такая, вроде, умная… А такая маленькая на самом деле…
— Мы ровесницы, — я не спешу убегать от ее теплых рук, тоже обнимаю, успокаиваясь постепенно.
— Ну да, — смеется Маринка, — только я с детства в знаю, какой мир вокруг, а ты… Ромашка, чего уж…
— Я тоже знаю, какой мир…
— Ага, знаешь ты… Дрожишь вся. Глупенькая.
Мы еще какое-то время стоим, обнявшись, и мне в очень спокойно сейчас, словно сестренка старшая меня утешает, говорит, что все пройдет и все будет хорошо.
Я решаю подумать над словами Маринки потом, потому что очень страшно погружаться в такое, понимать, насколько все вокруг не так, как представлялось.
И что друг, оказывается, совсем не друг.
И что люди, которые с тобой общались, разговаривали, в глаза смотрели… Что они все думали обо мне гадко.
На этом фоне спокойная уверенность Камня и отчаянная честность Лиса смотрятся выгрышными, как ни странно.
Хотя, если они слышали, что говорил обо мне Тошка, и верили, то… То странно, что Камень не настаивал на близости…
А вот поведение Лиса не странно.
Он уверен, что я с Тошкой спала, и с Камнем… И почему бы и не с ним? Что мне терять, правда? Вот и удивляется, наверно, почему это я артачусь? Или даже не удивляется, а… Просто предпринимает шаги, чтоб заполнучить. Розы, например. Это же приятно, да?
Неожиданно накатывает дикая злость, и я подхватываю со стола букет, раскрываю окно и выбрасываю розы вниз! Прямо на асфальт, к машине Лиса.
— Ой! — вскрикивает Маринка, не успевшая, кажется, даже моргнуть за это время ни разу, — с ума сошла! Цветы-то тут причем?
— Пусть забирает! Не хочу ничего! Ни от кого! — сквозь зубы цежу я, злясь на весь мир вокруг. На Лиса, за его нахальную настойчивость, на Камня, за его спокойную уверенность в том, что я — его. На Тошку за его неожиданную подлость и предательство всего самого светлого, что было у нас, что помнилось до сих пор, несмотря ни на что. На родителей за то, что такую дурочку воспитали, слишком доверчивую. На Маринку, что сначала молчала, а потом рассказала. На себя. Потому что поверила. Потому что дура.