Ты - наша
Шрифт:
Моргаю на корзинку, всерьез раздумывая над тем, чтоб вернуться в комнату и помолиться. Может, легче станет? Родителям же помогало…
— Ого! Опять? — в коридоре появляется соседка по общаге, Катька, рассматривает содержимое корзинки, вообще меня не стесняясь, затем наклоняется и принимается копаться в фруктах!
— Какие поклонники у тебя, Васька, это же ошизеть… — бормочет она, шустро перебирая содержимое корзинки, пока я прихожу в себя от наглости и бесцеремонности, — а чего без клубники в этот
— Ее и в прошлый раз не было… — на автомате отвечаю я, а затем пораженно щурюсь на Катьку, — или была?
— Эм-м-м… Ну ладно тебе… Я просто попробовать… Клубника зимой — ошизеть…
— Катя!
— Ну чё ты… Жалко, что ли?
— Катя!
— Ой, ну все! Нечего выставлять за порог! Я думала, ничье!
У меня нет слов от такой наглости, молча подхватываю корзину и переставляю ее за порог комнаты.
Святая простота нравов, царящая здесь, среди студентов, зашкаливает просто! Хотя, я не думала, что до такой степени!
Маринка, конечно, делилась интересными историями, случившимися еще до того, как я въехала в общагу, например, как с плиты в общей кухне таинственным образом исчезли макароны. Причем, кипяток в кастрюле остался, а вот макарон — как не бывало! И, самое главное, отлучилась-то Маринка ровно на пять минут!
И лифчик сперли, в первую же неделю проживания. Маринка в туалет вышла, дверь не закрыла в комнату… Лифчик утащили прямо со стула, на котором тот висел, и Маринка до сих пор его оплакивает, а еще периодически пытается заходить без стука в другие комнаты, к девчонкам, и как бы невзначай лазить у них по шкафам. В их присутствии, естественно. Ну, и на уроках физкультуры посматривает на соседок: вдруг, кто-то обнаглеет до такой степени, что придет в ворованном?
Так что думать, что фруктами не заинтересуются вечно голодные студенты, было в высшей степени наивно, да…
Но все равно, такая наглость!
Я не успеваю закрыть дверь перед носом Катьки, обиженно, будто я ей чего-то должна, поджимающей губы, как в коридоре появляется курьер с букетом цветов, огромных метровых роз нежнейшего бежевато-розового отттенка, и направляется прямиком ко мне.
— Василиса?
Киваю ошарашенно.
— Вам.
— Эм-м-м… А от кого?
— Там карточка.
Курьер отдает мне цветы, растерянно перехватываю их, понимая, что шипов нет, удалили, чтоб розы было комфортно держать, и уходит.
А я стою, с изумлением рассматривая неожиданный подарок.
Красивые какие! И пахнут! Так пахнут!
— Блин! Такой букетище! — с завистью комментирует Катька, — а она еще клубничку жмет, овца!
— Пошла нахер! — кричит со своего места неожиданно ожившая Маринка, — корова завистливая!
— Сама такая! Сама пошла!
— Попробуй только еще что-то взять из корзинки, все нарощенные патлы вырву!
— Ах, ты су-у-учка!
Я
Поворачиваюсь и вижу, что Маринка, хоть и по-прежнему сине-зеленая от интоксикации, встает и тянет к себе за ручку корзинку с фруктами.
— Не обращай внимания, — бормочет она, перебирая яблоки и груши, — она просто тварь завистливая. О, киви! Жуть, как кисленького хочется! Можно?
Киваю, прохожу в комнату, все еще не решаясь выпустить из рук огромный букетище.
Куда его пристроить-то? У нас и вазы такой нет…
— Это кто такой мажорчик? — Маринка, добравшись до киви, принимается чистить его прямо ногтями, сок льется по пальцам, указывая на то, что киви — спелое, и Маринка жмурится от удовольствия.
— Не знаю… — пожимаю плечами и все же решаюсь, складываю букет на стол. Ищу карточку, про которую говорил курьер.
Нахожу. Читаю. Перечитываю удивленно, потому что не с первого раза въезжаю в смысл написанного.
“Я теперь не ничей… А ты?”
— Без подписи? — спрашивает Маринка, и я киваю. — Как думаешь, от кого?
— Не знаю…
Маринка прекращает чистить киви и сует его целиком в рот, блаженно щурясь.
— А я думаю, знаешь. Кто-то новый? Лис?
— С чего ты взяла? — краснею я невольно. И прячу карточку в карман.
— Ну… Букет такой стоит штук пятьдесят, не меньше. У кого из наших есть такое бабло? И кто нас вчера из задницы вытащил?
— Это… Не доказательство… Домыслы… И вообще… Я не давала повода. Я вообще…
— А Лису повод не нужен, — хихикает Маринка, добираясь до второго киви, — хотя… Знаешь, он обычно девкам своим цветов не шлет… Ты — первая.
— Это не он! — вру я, все больше краснея.
— Ага-ага… — понятливо кивает Маринка, — не он, да. А Камешку чего говорить будешь?
— Причем тут Лешка?
— Он явно по-другому будет думать, спорим? Явно решит, что очень даже причем… — Маринка уже стебется надо мной, злая зараза такая, добра не помнящая! Не надо было ее спасать этой ночью, вот! Хорошие дела всегда наказуемы!
— Все, я не собираюсь про это…
— Это ты Лису скажи, когда появится.
— С чего ты взяла, что появится?
— Спорим?
— Да иди ты…
— Вот-вот… А вообще, — Маринка вздыхает, становясь грустной, — счастливая ты, вот что.
— Почему это?
— Потому, Вась… Не любишь никого из них. Вон, кто-то фрукты шлет, кто-то цветы, кто-то за руки хватает, никак не отстанет. И парни из группы так смотрят, когда поешь… Я видела-видела, не спорь даже! А ты — кремень, молодец! Никого не любишь! Так и надо с ними! Чтоб больно не было потом. А я — дура, такая дура…
Она кладет обратно в корзину облюбованное яблочко и заливается слезами.