Ты обещала не убегать
Шрифт:
— Дед? — удивленно посмотрел на меня тот. — Тимур, ты решил вспомнить, что я твой дед? После того, как предал, обокрал, променял на эту дешевку, перешел на сторону моего врага, ты все-таки вспомнил? Зато как ловко забыл по чьей вине сейчас в земле гниют твоя сестра и мать!
Его внезапный, неуместный, бешенный хохот оглушил почище выстрела. Нервный, больной, на грани… Дед сошел с ума и сейчас в этом не оставалось сомнений.
— Отпусти ее, прошу, — снова обратился к старику. — Она ни при чем, дед! Вини Федора, Горского, да даже ее мать, если хочешь, но девчонка
Но чем больше выгораживал Ксюшу, тем отчетливее замечал разгорающуюся ярость в черных глазах деда.
Я сделаю, что ты хочешь, — решил зайти с другого конца, подыграть его безумию. — Заберу у Горского сына и перееду к тебе. Будем жить втроем. Обещаю, даже близко не подойду к ней. Никогда. Только пистолет опусти!
Врал, но старался звучать искренне. Это же то, чего добивался старик?
Но в ответ мне прозвучал лишь еще более взвинченный смех.
— Тимур! Общение с этой дурой и тебя идиотом сделало? — оскалился Ермолаев, свободной от пистолета рукой доставая сигарету из портсигара. — На кой мне нужен ее выродок? А? Я решу проблему раз и навсегда! Останемся только мы, как раньше. Ты и я. Мы все исправим, Тимур! Вдвоем!
На мгновение опустив оружие, старик подрагивающими костлявыми пальцами чиркнул спичкой, чтобы закурить зажатую в зубах сигарету. И этой заминки мне хватило, чтобы дернуться к стулу и, отодвинув его резко от стола, встать перед Ксюшей, закрывая собой от Ермолаева.
54. Прости
Сколько раз в этой жизни мне приходилось бояться? За себя, за сына, за родителей… За Тимура и Лероя, Миронова и Реми… Сколько раз мне казалось, что самое страшное позади, но происходило что-нибудь еще? Сейчас о многом было смешно вспоминать… Я боялась высоты и внедорожников под окнами. Переживала измены, предательства, потери. Множество раз была уверена, что больше не поднимусь, что это— конец…
Закрыла глаза, чтобы мысленно абстрагироваться от происходящего и не слышать скрипучий голос старика, раздирающий ушные перепонки своей безумной громкостью и безудержным буйством.
Забавно, но именно сейчас, когда мне стоило бояться, пожалуй, сильнее всего в своей жизни, мне было обидно, но совершенно не страшно.
О том, что никакого адвоката и подписания бумаг не будет и что нога Тимошки никогда не пересекала порог этого дома, поняла почти сразу, как старик начал изливать мне свою душу с дулом пистолета у виска.
Ермолаев не нуждался в деньгах, украденных у него Тимуром, не желал мести Горскому и совершенно точно не собирался воспитывать своего правнука… Единственное, о чем он мечтал, это вдребезги разрушить жизнь моей матери и мою.
Неадекватный, больной, агрессивный… Битый час он пересказывал мне свою жизнь под предлогом ожидания юриста. Смешно, но в каждом слове, пропитанном ненавистью, так и сквозили обвинения в мой адрес. Из-за меня погибла Кира, из-за меня Федор отказался от мамы и назло женился на дочери Ермолаева, а сейчас отбывал срок и, конечно, из-за меня Тимур пошел на предательство и отвернулся от собственной семьи.
Одно старик не учел, что вину свою за все это я давно сняла со своих плеч. Это были не мои ошибки и отвечать за них — не мне.
Ермолаева откровенно бесило мое молчание. Он ходил вокруг меня кругами, то и дело вплотную придвигая холодный металл пистолета к моей голове. Старик мог выстрелить давным-давно, но постоянно медлил: никак не мог насытиться моим страхом и болью, понимал, что убив меня быстро и без свидетелей, он не получит должного удовлетворения от своей мести.
И если в самом начале, я сожалела, что не взяла с собой телефон, то сейчас молила Бога, чтобы Лерой меня не нашел. Моя ошибка не имела права подвергать опасности других людей.
Выдохнула и уставилась вперед. За огромным лаковым столом Ермолаева располагалось окно. Небольшое, покрытое слоем многолетней грязи. Сквозь него все еще пробивался дневной свет, но рассмотреть что-то было практически невозможно. Окно украшали шторы из легкого и воздушного тюля когда-то белого цвета. Сейчас засаленные и с сероватым оттенком они придавали кабинету еще большей неустроенности и неряшливости. Через небольшую щель слегка приоткрытого окна в кабинет врывался холодный свежий воздух, напоминая, что за пределами этого мрачного и проклятого дома все еще течет жизнь, такая желанная для меня в эти минуты.
Такое странное чувство: видеть за окном мир и быть готовой в любое мгновение его лишиться навсегда.
За этими мыслями и постоянным ором старика не сразу уловила стук в дверь, постепенно превратившийся в разрушительные удары, и голос Тимура, проклинавшего старика. Сильнее сжала руками стул, на котором сидела последний час, мысленно умоляя Ермолаева не впускать внука. Я не хотела, чтобы он видел меня такой. Не хотела, чтобы Ермолаев завершил начатое на его глазах. Однако, дед рассудил иначе…
Время остановилось, когда прозвучал выстрел. Так громко, так неистово страшно. Успела зажмуриться и заметить, что было совершенно не больно. И только, когда услышала голос Ермолаева, поняла, что стрелял он не в меня.
Именно тогда и появился страх. Липкий, всепоглощающий, неотступный. В кого стрелял Ермолаев? И почему голос Тимура так не кстати затих?
Именно этот страх сковал все мое тело. Именно он заставил сердце стучать с такой силой и громкостью, которая перекрывала все остальные звуки. Этот страх не позволял мне открыть глаза, чтобы заглянуть в жуткую реальность.
— Чего ты добиваешься? — родной голос Тимура вернул меня к жизни. Мои опасения остались лишь мерзкими картинками запуганного воображения. Все хорошо. Правда надолго или нет все также зависело от ополоумевшего старика.
Страх, разлившийся по телу от выстрела, не спешил исчезать. Выстрелив раз, Ермолаев с легкостью мог нажать на курок и второй.
Резкий удар, толчок и мир в одно мгновение перевернулся. Открыла глаза и перед собой увидела широкую спину Тимура. Забыв о себе, он пытался спасти меня от собственного деда.