Ты обещала не убегать
Шрифт:
— Как Лерой? — несмело спросил Реми, понимая, насколько болезненна для меня эта тема.
— Без изменений, — пожала плечами, моментально загрустив.
— Все наладится, Ксюш, — заключил парень.
— Знаю, — согласилась с ним и невольно вспомнила об Амирове.
Обжигающей лавиной жуткие воспоминания вновь пронеслись в памяти: дом Ермолаева, выстрел, пожар и глаза Лероя, полные боли и отчаяния, а потом долгая и мучительная темнота.
Я очнулась в больнице. За окном вечерело, а рядом сидел Горский и сжимал мою ослабленную ладонь в своей. Таким я не видела отца ни разу. Погруженный в какие-то свои мысли, он вроде и смотрел на меня, но в то же время был где-то
Отец протянул ладонь и дрожащими пальцами провел по моей щеке, вытирая дорожки слез, а затем, прижав мои запястья к матрацу, тихим голосом разорвал сердце в хлам:
— Тимура оперируют, Лерой в коме. По обоим прогнозов пока никаких.
Как рыба, открывала рот в диких потугах взвыть от невыносимой боли, но на свободу вырывался только измученный скрип. Пыталась высвободиться, встать, бежать к ним, но даже на это оказалась не способна.
Как и когда в палату залетела медсестра и успела что-то вколоть в руку, прошло стороной. Ощутила лишь, как мгновенно по телу разлилось тепло, а сознание начало растворяться в очередной порции темноты.
Последнее, что смогла задержать в памяти, — глаза Горского, полные слез. Впервые мой отец плакал.
Несколько раз темнота сменялась яркими вспышками, но ухватиться за них не получалось.
Был день, когда сознание вернулось окончательно, а вместе с ним в памяти вновь прозвучали слова отца. Жадно осмотрела палату, в надежде застать Горского, но его уже не было. Тишина, больничный запах и пара трубок в руке — это все, что досталось мне в награду за мою глупость.
Заставила себя сесть, обхватила руками голову и завыла: осознание произошедшего спицами протыкало сердце, принося нестерпимую, раздирающую боль.
Попыталась встать, но разводы перед глазами решительно возвращали в кровать. Слабость. Чертова слабость! Как же мешала она найти причины жить дальше.
Горский зашел в палату минут через двадцать, сжимая в руке бумажный стаканчик с кофе.
Нет, мне не приснилось его плачевное состояние. От жалости, от понимания, что все это произошло по моей вине, хотелось лезть на стену.
— Как они? — хриплым шепотом спросила отца.
— Пока живы — это главное, — ответил Горский и сел рядом, вновь теплой, слегка шершавой ладонью накрыв мою. Его взгляд тяжелый, неподъемный выражал неподдельную любовь и что-то еще. Наверно, укор… Он прекрасно понимал, что жизнь двоих самых близких моему сердцу мужчин висела на волоске по моей вине.
— Прости меня, — через жжение в горле прошептала отцу и отвернулась, не в силах и дальше выносить его взгляд.
Горский ничего не ответил и в палате повисло молчание. Тягостное. Неуютное. Тревожное.
— Расскажи мне, — не в силах выносить его больше, попросила отца.
И он рассказал. О том, как Лерою не хватило мгновения, чтобы вынести Тимура из дома. Об упавшей горящей балке. О вовремя подоспевших пожарных. О пуле, пробившей правую верхнюю долю легкого Тимура. О пятичасовой операции и реанимации, в которой тот находился. О травме головы у Лероя и коме, из которой он может уже и не выйти.
Казалось, с каждым словом Горский разрывал меня на куски, потом на живую сшивал обратно, чтобы, не долго думая, растерзать вновь.
Ни к Тимуру, ни к Лерою меня не пускали, как и не давали никаких гарантий. Максимум на несколько секунд позволяли подойти к стеклянной стене, чтобы, глядя издалека на их неподвижные тела, окруженные кучей устрашающей аппаратуры, я могла вновь и вновь, истязать свою больную душу.
Все, что мне оставалось — ждать. Молиться за каждого из них. И верить в их силу и желание жить.
— Ксю, ты чего зависла? — Реми тормошил за плечо и протягивал мобильный. — Миронов битый час ждет твоего внимания!
Проспорив Горскому, уже третий месяц Гена возглавлял службу безопасности отца вместо Лероя. О том, как эти два несговорчивых мужика притирались друг к другу первое время, можно было рассказывать бесконечно. Работать на Горского было последним, чего желал Миронов. Ну, а отец кроме как Гену никого не хотел видеть на месте Амирова. Сколько крови они выпили друг у друга, сколько безвозвратно испортили нервных клеток, просто не сосчитать. Но, главное, что в последнее время они все чаще начали находить общий язык и прислушиваться друг к другу.
— Спасибо, — поблагодарила Гену за поздравления с днем рождения сына, но вложила в это слово гораздо более глубокий смысл. И знала, что Миронов все понял.
— Ксюх, Черниговский далеко? — решил сменить тему мой любимый "второй" папа. — У меня к нему пара вопросов, а он чего-то вне зоны.
— Ген, я передам, он с тортом в пробке застрял, пытается объехать, чтобы успеть вовремя, — ответила Гене и с наигранным укором посмотрела на Реми. Да-да, из-за его путешествий нам пришлось обращаться к совершенно постороннему кондитеру. Ну, ничего, понимала, что Реми еще успеет пожалеть об этом, когда будет вынужден есть десерт, сделанны чужими руками.
— Ксюх, а разве ему уже можно за руль? — искренне удивился Миронов, а я лишь пожала плечами. Тимуру, на самом деле, еще много чего было нельзя, вот только он благополучно забывал о запретах, когда дело касалось его "хотелок" и вождение автомобиля было одной из них.
— Не переживай, Ген, — рассмеялась в трубку. — Пока его любовь к автомобилям ограничивается местными такси.
— Хех, — фыркнул Миронов, — а я в это время уже водил.
— Ген, ты опять за старое?
— Ладно, молчу, — раздался хохот Миронова в ответ.
За это время я миллион раз убедилась, что мужчины — существа неразумные, готовые в ущерб своему здоровью всем и каждому доказывать свое первенство. Даже лежа в реанимации.
Да-да. Первую пальму первенства Тимур взял еще в больнице. Пока мы все изнывали в неизвестности и ждали вердикта врачей, Черниговский с Амировым негласно решили устроить гонку: кто первый поправится. Вот уж мы с Горским наскакались тогда между ними. Примерно через неделю после операции Тимур первым открыл глаза и пришел в себя. Не желая отставать, через пару часов после этого и Лерой вышел из комы. Но если Черниговский, еще какое-то время был прикован к кровати и не мог разговаривать из-за мешавшей трубки в горле, то Лерой его достаточно быстро обскакал. Правда, и того, и другого еще долгое время врачи оставляли в больнице. На свою беду, к слову! Кто первый на укол? Тимур! Зато на капельницу — Амиров! Первый на перевязку — Черниговский, зато первым во двор — Лерой. Казалось их соперничеству не будет ни конца, ни края. Медсестры вовсю делали ставки, а я едва успевала метаться между ними.