Ты отдашь все!
Шрифт:
– Надо прямо сказать, что личная жизнь Гайворонского – далеко не сахар, – продолжал Роман. – С супругой отношения у него по-прежнему не ладятся, эмоциональная связь разрушена, отсутствует понимание. Да и психические проблемы у него присутствуют, что тут греха таить! – Каменков опасливо покосился на дверь, боясь, что кто-то может нас подслушать. – Боюсь даже, что это не по моей части, здесь нужны специалисты другого профиля. То есть, психиатры. А что, собственно, тебя-то привело сюда? Как ты здесь оказалась?
Я, как могла коротко, обрисовала ситуацию.
–
Я машинально кивнула и спросила:
– А скажи-ка, – решила я все-таки уточнить этот вопрос, – у него нет склонности к гомосексуализму?
– Нет-нет! – замахал руками Роман Евгеньевич. – Можешь отбросить это предположение. Вообще, меня сегодня удивило его состояние, – продолжил психолог. – Надо же, мы всего месяц с небольшим с ним не виделись, а тут такой Ниагарский водопад психопатических изменений!
– Месяц с небольшим? – насторожилась я. – Не можешь вспомнить, когда в последний раз видел его, и где?
– Ну почему же, я помню. В конце января, здесь, у него. Тогда он был гораздо спокойнее, но я уже заметил тревожные симптомы. Специально зашел к нему, примерно, десятого февраля, но его дома не было. Рита сказала, что он у родителей. Я не поленился поехать туда, хотя это очень далеко, на окраине города. Но его и там не оказалось. Я еще поразился – куда мог подеваться такой домосед?
– И ты не стал его разыскивать?
– Нет, конечно! У меня же шахматный турнир, потом, еще я ток-шоу веду теперь на нашем местном канале, а в университете – лекции... Это у меня просто один свободный вечер выдался, вот я и решил посвятить его Севе. Честно говоря, я рад, что увидел его сегодня живым и сравнительно здоровым. Ничего страшного, легкое сезонное обострение, скоро наступит ремиссия. Да, и еще, Таня, – он доверительно коснулся моей руки. – Я, со своей стороны, попрошу тебя особенно не распространяться насчет Севы, все-таки, пост занимает человек.
– Да, конечно, – механично ответила я, а у самой в голове крутились слова Каменкова о том, что, оказывается, в десятых числах февраля Гайворонского не было у его родителей.
А следовательно, алиби его рушилось окончательно! И, в совокупности с сегодняшним рассказом Каменкова, это давало дополнительные основания для моих подозрений. И все это было мне крайне неприятно! Я уже свыклась с мыслью, что вина Гайворонского – лишь в том, что он болен. И то, это не вина, а беда. А теперь я возвращалась к мысли, что человек этот может быть убийцей. Но скорбеть по этому поводу – совершенно нецелесообразно, а лучше поскорее найти факты, позволяющие либо построить против него железное обвинение, либо разрушить его окончательно.
– Слушай, Роман Евгеньевич, а как ты сам думаешь – где мог находиться тогда Гайворонский? Все-таки, вы с ним достаточно откровенно общаетесь...
Каменков бросил на меня быстрый взгляд, глубоко затянулся и пожал плечами:
– Сам ума не приложу! Хотя, можно спросить у него.
Он взглянул на часы. Я поднялась и позвала Гайворонского. В кухню вслед за ним прошли и Заботкины, и Маргарита.
– Всеволод Олегович… – начала я.
– Таня, извини, ради бога, – быстро поднялся со стула Каменков, – мне еще в одно место нужно, у меня с человеком встреча, прошу прощения, надеюсь, что я помог вам... Да к тому же здесь уже и народу многовато собралось, не хочу вам мешать... Сева, Маргарита, до свидания, я как-нибудь загляну на днях вас проведать.
Он проговорил все это на одном дыхании и торопливо прошел в коридор, снимая с вешалки свой плащ. Я подумала, что ему не хочется присутствовать при допросе Гайворонского, которого он сам невольно лишил его алиби. Поэтому я махнула психологу на прощание рукой и переключила свое внимание на директора музея.
После общения с Заботкиными, которые, узнав о диагнозе Гайворонского, видимо, стали держаться с ним куда более осторожно и мягко, Всеволод Олегович выглядел успокоившимся. Он уже не проявлял приступов агрессии по отношению к своим давним друзьям и даже пытался неуклюже шутить по поводу того, что «еврейская парочка» не попросила у него халявного чаю.
– Всеволод Олегович, – прервала его я. – У меня к вам важный вопрос. Где вы были в десятых числах февраля?
– У вас провалы в памяти, девушка, – окинув меня взглядом сверху вниз, ответил Гайворонский. – Вам моя супруга уже объяснила: я был у своих родителей!
– А я располагаю сведениями, что вас там не было, – твердо заявила я. – Более того, ваши родители сильно удивились, когда узнали, что вы, оказывается, прожили у них неделю в прошедшем феврале!
Это уже был чистый блеф с моей стороны. Естественно, я не звонила родителям Гайворонского и строила свое обвинение только на словах Каменкова.
– Кто вам дал адрес моих родителей?! – вознегодовал Всеволод. – Кто вам дал право тревожить пожилых людей по вашей прихоти?!
– Я не тревожила ваших родителей, эту информацию мне сообщил господин Каменков.
– Ах, Каменков! Этот... Этот... – Гайворонский никак не мог найти подходящего эпитета для психолога. – Этот жалкий болтун! – наконец выдал он. – Это все ложь! Клевета! Грязный вымысел! Почему он сразу после этого ушел?! Почему не бросил мне этого обвинения в лицо? Потому что он знает, что я вмиг его опровергну!
– Опровергните, – предложила я ему.
– Я заявляю вам, что был у родителей, – только и сказал Всеволод Олегович.
Я вздохнула и начала атаку:
– Вы знаете, мне и в самом деле крайне бы не хотелось тревожить ваших родителей. Но боюсь, что в результате столь упорного отрицания очевидных фактов вы добьетесь лишь того, что их потревожат еще больше. С помощью милиции.
– Я слышать об этом не желаю! – встал в гордую позу Гайворонский. – Вы не посмеете этого сделать, вы, пародия на Настю Каменскую!