Ты победил
Шрифт:
«Так. Один из костеруких залез в башню по стене и попал под бревна. Его не убило, но придавило. Невидимый даже для меня, он перебьет всех нас. В этом нет сомнений. Но костерукого я смог поразить кинжалом, а против выползка был бессилен и „облачный“ меч. Значит, надо все равно пробиваться вверх. Но тварь, убив управляющего, намеренно или просто со злости вышвырнула его тело прочь. Тварь я не вижу, как и сокольничий, как и Сорго, как и Лорма. Что же делать?»
Жвала-захват выползка со скрежетом проскребла по бревнам внизу. Уже
– А что думает по этому поводу гиазир Сорго? – осведомился Эгин у темноты совершенно неожиданно для самого себя. Ему почему-то пришло в голову, что раз уж он за последние полтора дня дважды без особого желания спасал жизнь начальнику почты, значит должен же тот иметь в его жизни какой-то смысл.
– И твари живущей любой будет враг сердцеед-пожиратель, – пробормотал Сорго.
Бить рожу начальнику почты было недосуг. Как можно спокойнее, понимая, что имеет дело сейчас не то с трехлетним ребенком, не то с мудрецом излишне высокого полета, Эгин прошептал:
– Я плохо понял вас, гиазир Сорго.
– И твари живущей любой, – повторил тот и замолчал.
«Любой… любой… ну и что?» – лихорадочно соображал Эгин. Оттуда, откуда раньше доносился шепот сокольничего, раздались возня и шорох. «Соколы!»
– Послушайте, гиазир сокольничий, если вы не расслышали в гостевом зале, мое истинное имя – Эгин.
– Да, милостивый гиазир, – бесстрастно ответил тот.
– Я хотел бы узнать твое.
Вот уж чего никогда не мог представить себе Эгин! Он, аррум, будет выспрашивать имя у смерда, ну пусть довольно просвещенного в повадках живых тварей смерда, но все-таки господского холопа, лишь бы не обращаться с дурацким «гиазир сокольничий» к тому, с кем иначе как «Эй, ты!» заговаривать не приучен.
– Меня зовут Солов.
– Хорошо, Солов. А теперь ответь мне – один ведь сокол у тебя остался?
– Да, милостивый гиазир. Один и остался. Другого зашибло.
– Он у тебя привязан?
– Нет, милостивый гиазир. Он и так никуда не улетит.
– Но если ему приказать, чтобы он взмыл в небеса – он ведь изо всех сил будет пытаться именно взмыть в небеса? Даже несмотря на то, что ему придется сперва подскакивать по ступеням, а потом пробираться через завалы?
– Д-да, милостивый гиазир.
Ответ сокольничего прозвучал неуверенно и Эгин переспросил:
– Так да или нет, Солов? От этого зависит наше спасение.
– Да, милостивый гиазир, но ведь наверху то чудовище…
– Вот именно, Солов, вот именно. «И твари живущей любой будет враг сердцеед-пожиратель.»
Память на цитаты у Эгина была отменная. Оставалось только прикоснуться к соколу, изучить его След, запомнить его и уповать на то, что он не рассосется слишком быстро, когда несчастная птица станет жертвой костерукого.
Эгин шел первым. За ним – Лорма. Потом – сокольничий. Тылы прикрывал Сорго, взявшийся вновь бормотать угрюмые прорицания. Несмотря на это, Эгин доверил спину их крошечного отряда именно Сорго, ибо тот, по уверениям сокольничего, зарубил этой ночью двух прорвавшихся в дом мужиков прямо на горящей лестнице. А потом отчаянно боролся с пожаром, пока огонь не погиб под земляными развалами. К тому же, хвост отряда был самым опасным местом – туда в любое мгновение могла дохлестнуть жвала-захват выползка. А из четырех присутствующих Эгину было менее всех жалко именно Сорго. Уж больно дурковатый.
Соколу было трудно. Очень трудно. Зоркая дневная птица ночью привыкла спать, а не пробираться через разрушенные людские жилища. Но если его хозяин, его добрый хозяин, пожелал, чтобы он поднялся ввысь и искал добычу, он сделает это. Ибо так обучен и иначе не умеет – выполнять любые веления хозяина. Веления хозяев всегда сильнее природы.
Сокол уже видел звезды сквозь скрещенье балок, когда глухая тьма сбоку ожила и, обратившись костяной змеей, убила его быстрее, чем он успел испугаться прикосновений мелких расшатанных зубов, которые, тем не менее, впились в жесткое соколиное мясо злее и безжалостнее волчьих.
Эгин, пристально наблюдавший за Следом сокола, безошибочно определил это мгновение. Так, птица попалась. Стало быть, именно там, во тьме, где сейчас угасает его След, находится костерукий. Бить надо прямо в След.
Эгин бросился вверх по лестнице, уповая на то, что ее ступени целы и невредимы, а под ноги ему не подвернется роковой обломок.
След стремительно угасал. И когда от него перед Взором Аррума оставалась только слабо тлеющая искорка, Эгин, с размаху налетая-таки лбом на нечто деревянное, твердое, неуместное, пронзил ее «облачным» клинком. И гневный рык приконченной твари огласил темноту лестничного пролета.
– Быстро ко мне! – позвал Эгин своих спутников.
Но никто не ответил ему. Вместо этого из темноты, словно выстреленное «молнией Аюта», вылетело чье-то липкое от крови тело. Двух прикосновений Эгину хватило, чтобы опознать сокольничего. Вот они, широкие и очень толстые кожаные наплечники, созданные для того, чтобы соколиные когти не оцарапали плечи.
Взор Аррума метнулся вниз. Да, сплошной туман. На фоне исполинской туши подземной твари нельзя было разобрать ничего определенного.
Даже если Лорма и Сорго еще живы – они все равно будут мертвы совсем скоро и Эгин им ничем помочь не сможет. Потому что там выползок. С выползком ему не справиться.
На улице радостно завопили на человеческом языке.
– Давай, братва!
«О Шилол, сколько же их там?»
– У-у-урр-роды! – раненным волком взвыл аррум Опоры Вещей.
За его спиной вместе с новой зарницей раскатился грохот и вслед за ним – режущий уши неимоверно пронзительный вереск, какого Эгину еще слышать в эту ночь не приходилось.