Ты победил
Шрифт:
– Барыня, ты должна позвать солнце, – твердо и властно сказал Кух, сверля взглядом Хену, забившуюся под шкуры.
Горцы из личной охраны сестры Большой Пчелы согласно кивали – мол, мы тоже так думаем. Хотя по-варански они не понимали ни звука.
– Но я не умею, еж же ей, не умею, – дрожащим голосом отвечала Хена и глаза ее были величиной с кедровые шишки.
– Ничего уметь не нужно. Сейчас ты выйдешь из-под навеса, найдешь в небе то место, где солнце должно быть в это время, и попросишь его пробиться сквозь тучи.
– Может, нужно просить тучи, чтобы они расступились? – Хена не то чтобы не понимала серьезности сложившегося
– Тучи, вода, мрак, лунный свет – они заодно с костерукими. Солнце – против них. Ты должна просить солнце, – убежденно сказал Кух. – И притом немедленно.
– А какими словами просить? – капризно спросила Хена, выбираясь из-под шкур. На ее лице застыло жертвенное выражение – мол, для своих «деток» она готова на все, даже на такую глупость, как разговоры с дневным светилом. И подчиняться Куху тоже готова.
– А какие слова говорить?
– Не важно. Важно, чтобы они были искренними, – отрезал Кух, всем своим видом показывая, что разводить болтовню, когда внизу гибнут женщины, дети и доблестные воины, он не намерен. Но Хена, похоже, поняла Куха не вполне.
– А почему я? Может быть, ты попросишь? У тебя так хорошо получалось. А, Кух? – сладким голосом спросила Хена.
Но Кух не успел ответить, так как вместо ответа крыша гнезда Сестры Большой Пчелы разорвалась и внутрь, прямо на ложе Хены, словно бы загулявшая сколопендра, свалился костерукий. Собственной персоной. Причем это был не кто-нибудь, а переделанный Гнук. Кух, разумеется, сразу узнал его по стати и телесной мощи бывшего гребца. И по лицу, по-прежнему искаженному предсмертной мукой. Но что толку? Его что, пожалеть теперь? Ну уж нет. Сразу два меча выпорхнули из-за пояса Куха и, не успели горцы-телохранители извлечь свои клинки, а Хена как следует перепугаться, как Кух вонзил один клинок в шею нежити, а вторым проткнул грудь. Еще секунда – и оба меча были извлечены снова. Первый отсек голову, а второй отвердевшую, чешуйчатую руку.
– Ну ты прям как молния, сынок, – пробасила впечатленная стремительностью явленной расправы Хена и легкомысленно поддала голову костерукого босой ногой. Голову, которая когда-то украшала статную фигуру Гнука.
– Делай что я сказал, – отрезал Кух и бросился к веревочной лестнице, у нижнего конца которой продолжалось кровопролитие, в котором бессилен и закон чести, и закон боя, и закон людской. В силе лишь закон звериный.
Появлению Куха Эгин был несказанно рад. Ведь те горцы, что сражались поначалу плечом к плечу с ним, были либо перебиты, либо разбежались. Не то просто струсив, не то трезво оценив свои шансы на победу. Кто-то из них подумал, что лучше защищать родное гнездо, чем Большой Очаг. А кто-то решил, что лучше бежать, не разбирая дороги, в надежде спастись. Так или иначе, когда взмыленный Кух, мокрый, грязный, но зато целый и невредимый, появился с двумя клинками наголо, Эгин был в окружении трех костеруких, судя по всему имевших самые однозначные намерения. Но даже среди этого жуткого бардака Эгин нашел в себе силы поприветствовать Куха бодрым криком.
– Где ж ты шатался, а? – гаркнул Эгин, приседая на корточки.
Костяная рука нежити просвистела на уровне его груди. Точнее – там, где была его грудь мгновение назад. Не дожидаясь объяснений раба, Эгин вышел из полуприседа в ударе – меч вонзился в живот костерукого. Это не убьет его, но на время обездвижит и собьет с толку.
– Я Хену уговаривал, – отвечал Кух, на удивление лихо отбиваясь от двух наседающих с обеих сторон костеруких.
Пока Эгин осторожно кружил вокруг костерукого, примеряясь как бы посподручнее прикончить раненого в живот врага (если вообще правильно говорить о ранах у Переделанных людей), Куху уже удалось справиться с одним из противников.
Если бы у Эгина была возможность понаблюдать за тем, как действует Кух, он бы, пожалуй, удивился не меньше, чем если бы увидел летящую в облаках корову. Кух бил резко, стремительно, жестоко. Каждое его движение было движением мастера, не новичка. Каждый его выпад приносил результат. Каждая его позиция намекала на следующую, еще более выигрышную. Казалось, он вообще не ошибался, предугадывая все движения противника наперед. Проигрывая бой на три мгновения в будущем. Каждый его обман был успешным. Каждый его отход – правильным и безопасным. Он знал как управляться с костерукими. И даже знал, оказывается, как разить по очереди двумя короткими мечами.
Даже просто поглядывая краем глаза на Куха, Эгин отдавал должное его невесть откуда взявшемуся мастерству. «Чему, интересно, он собирался у меня учиться?» – спросил сам себя Эгин, расправляясь с поверженным наконец-то врагом. Любопытно – за то время пока он, Эгин, прикончил одного, сам Кух умудрился уложить двоих. Причем Эгин даже не заметил, когда именно убитых костеруких стало двое. Но сколь ни искусен оказался Кух в деле борьбы с нежитью, на всех его силы хватить не могло и он прекрасно понимал это.
На расстоянии десяти шагов от Эгина и Куха сметливые горцы придавили сетью, которой обычно ловят молодых медведиц, двоих костеруких. Сеть была сплетена из жил горных оленей, а ее края были утяжелены большими гладкими камнями. Горцы сбросили сеть из гнезда, накрыв ею сразу двоих. И с криками торжества стали спускаться вниз, чтобы завершить начатое своими мечами. Но не тут-то было. Нежить раскромсала сеть своими костяными пальцами и в мгновение ока вырвалась на свободу. Причем, обретя ее, костерукие тут же ринулись на Эгина, который стоял к ним спиной.
– Сзади, гиазира! – крикнул внимательный Кух, но не успел Эгин обернуться, как в длинном яростном прыжке на него наскочил костерукий, причем его левая рука, алчущая крови и мяса, пробила многострадальный нагрудник и вонзилась в аккурат под левую ключицу доблестному, но изрядно уставшему арруму Опоры Вещей.
Небо завертелось над Эгином хуммеровой каруселью и он с тяжелым вздохом осел в грязь. Боль побежала горячими волнами по всему телу, а в ушах застучала шальная кровь. Утешало одно – если бы костерукому все-таки удалось вырвать ему сердце, он, пожалуй, не слышал и не видел бы уже ничего.
К счастью, Кух уже был рядом. Ему удалось отвлечь внимание костерукого на себя и тем спасти жизнь Эгина. Но возможности Куха тоже были не безграничны. Стоять на одном и том же месте, не смея отойти – а отойти означало бы отдать Эгина на растерзание «переделанным» питомцам истинного хозяина Серого Холма и сражаться одновременно с двумя исчадиями бездны – это было слишком. Притом, делать все это с двумя никудышными изделиями кузниц Багида Вакка. А потому, улучив момент, когда один костерукий, получив удар ногой в грудь, влекомый инерцией полетел назад, и, наткнувшись спиной на своего напарника, изготовившегося к атаке, завалился в грязь вместе с ним, Кух нагнулся к лежащему Эгину и сказал: