Ты победил
Шрифт:
– Не врешь? – строго спросил Эгин, еще в Своде Равновесия привыкший к мысли о том, что владеющие магическими секретами делятся своим искусством весьма и весьма неохотно.
– Нет, Эгин. Не вру. Я обещаю. Итак, все мною сказанное значит, что мы должны успеть до того, как нога Ибалара ступит на Медовый Берег. Потом будет поздно. В мире бренной материи зло почти всегда сильнее добра. Увы.
– Успеть что?
– Успеть уничтожить Серый Холм вместе со всеми его обитателями, будь они люди или костерукие.
«Хм-м, – подумалось Эгину, – запросы этого престарелого эверонота скромными никак не назовешь!»
– Но, Авелир, сейчас из
Может быть, в Эгине говорил здравый смысл. Возможно – простая человеческая трусость. Но Авелир не ответил. Он лишь сосредоточенно осмотрел раны Эгина. Методично сменил повязки, попробовал языком край самой глубокой раны, приложил ухо к груди Эгина и вынес приговор.
– Завтра утром ты будешь здоров, как грютский новобранец. Но только завтра утром.
И, пожелав Эгину доброй ночи, словно бы растворился в темноте. Вот, казалось бы, мгновение назад он был подле ствола ближайшего кедра, как вдруг…
ГЛАВА 19. ТОРГ
Как понял Эгин, после битвы с костерукими он, Авелир в обличье Куха и Хена стали для горцев чем-то средним между матерями-прародительницами и отцами-основателями. При этом Авелир предпочел не открывать тайну своей личности горцам, оставшись тем самым косноязыким и суетливым Кухом. «По меньшей мере сутки пришлось бы объясняться с воинами горцев на предмет моих перевоплощений, – пояснил он Эгину. – А так я просто ученик гиазиры, повелитель доброго меча и все такое.» И, чтобы не менять уже сложившихся представлений горцев, они сошлись на том, что Эгин и впредь будет изображать из себя самого главного и многознающего, полностью сообразуясь, разумеется, с советами Авелира. С другой стороны, у горцев появилась новая мамаша в лице Хены и после того как ей удалось призвать Солнце Предвечное (а равно и «господина солнышко») против костеруких, они прониклись к ней доверием и глубокой нежностью. И говорить с горцами имело смысл в конечном счете именно ее устами.
Вот почему они встретили следующее утро так как встретили.
Уцелевшие после битвы мужчины-воины горцев – их было около двух десятков – расселись вокруг кедра, на котором располагалось жилище Сестры Большой Пчелы. Сама Сестра Большой Пчелы разместила свои дородные телеса на толстенной ветке, в которой были вырезаны несколько углублений – сиденья, стало быть. Вполне удобные сиденья, выстеленные травяными матрасами. По правую руку от Хены восседал Эгин, у корней дерева – Кух-Авелир в своей излюбленной позе полулотоса. Хена говорила, Эгин время от времени направлял ее мысли в нужное русло, а Кух-Авелир переводил всю эту галиматью как находил удобным, нужным, уместным и просто забавным. Вообще, эверонот, как уже успел заметить Эгин, обладал развитым, хотя и мрачноватым чувством юмора.
– Дети мои и сестрицы моей Большой Пчелы! – начала Хена весьма прочувствованным голосом. – Вчера на рассвете нас всех могли кончить.
«Убить», – предосудительно поправил Эгин, которому варанский провинциальный жаргон здесь, среди детей природы, казался отчего-то особенно неуместным.
– …отправить в страну беспредельно обильной еды, – перевел Авелир, что вызвало среди горцев неожиданно бурный взрыв одобрения. С одной стороны, все радовались, что остались живы и в эту самую страну не попали. С другой стороны, раньше еда в той стране была просто «обильная», а отныне времена пошли такие ужасные, что убитых героев отправляют к «беспредельно обильной» еде. Знать, Большая Пчела все старательнее печется о своих сыновьях в посмертии.
– Но все обернулось к лучшему, – продолжала Хена, – и опасность временно отвратилась от нас. Но кроны кедров нашептали мне, что поганые твари могут вернуться, вернуться в числе куда большем, чем раньше, и тогда всем нам несдобровать.
Горцы зашумели – на этот раз возмущенно. Один из них – Эгин успел запомнить, что его зовут Снах – выкрикнул:
– Никогда еще Сын Пчелы не знал поражений! И кто бы не пришел в мои горы, с ним станется то же, что вчера учинил я бревноруким!
Это Кух-Авелир перевел Эгину нарочито дословно, от себя прибавив:
– Понимаешь, они не только доблестные воры, но еще и безудержные бахвалы. Как видишь, не прошло и двух дней, а любой из них уже на словах одолел собственноручно десяток костеруких. Вообще, двадцатилетний горец, пересказывая предания, доставшиеся ему от отца, может запросто говорить «я» вместо «он». Ну а уж когда впятером ходили на медведя – жди от каждого из пяти рассказа про то, как «я выследил, убил и приволок медведя».
– Понял, – кивнул Эгин Авелиру. – Скажи ему, будь добр, чтобы не перебивал свою госпожу. А не то она оторвет ему яйца.
Хена грозно зыркнула на Снаха и согласно повторила предложенную Эгином угрозу, добавив кое-что и от себя. Авелир, грустно вздохнув, перевел, и горцы вроде бы притихли.
– Я знаю, как истребить бревноруких, – продолжала Хена по наущению Эгина. – Но для этого нужно предоставить советнику то, чем раньше вы торговали с Багидом Вакком. То есть мед. Ваш («наш-ш», – прошипел Эгин, поправляя Хену) настоящий мед.
– А что я с этого поимею? – глас народа горцев принадлежал, похоже, исключительно Снаху. – Тяжелый труд мой – собирать мед. Раньше я получал меч. А сейчас?
Возникновение этого вопроса Авелир предугадал еще вчера и Хена, получившая от него достаточно четкие предписания, ответила, не задумываясь ни на секунду:
– Меч, по сравнению с которым все клинки Багида – сущая ерунда.
– Давай посмотреть, – потребовал Снах, демонстрируя чудеса деловой хватки.
Теперь наступила партия Эгина. Он извлек из ножен свой «облачный» клинок – безусловно, всем горцам запомнился его гром во время боя с костерукими – и, легонько подбросив его на ладони, отправил вниз, прямо под ноги Снаха. Меч вонзился в землю в двух локтях от горца.
– Смотри, – пожал плечами Эгин.
Горцы ахнули. Советник предлагает свой меч! Снах, с азартным блеском в глазах, быстро выхватил меч из земли и… и тут же отшвырнул его в сторону. Меч негодующе загудел, его полированная поверхность подернулась легкой сероватой рябью.
– Смотри глазами, – усмехнулся Эгин.
– Я не принимаю таких предложений, – закрутил носом Снах. – Зачем мне меч, рукоять которого жалится, словно пчела?
– Этот меч мой, – пожал плечами Эгин. – Но все вы видели, как ваш собрат Кух, которому я преподал свое искусство, без всякого труда отменно рубился им в бою. Такой меч – собственный, рукоять которого подвластна только своему властелину и тем, кому он безраздельно доверяет – получит каждый из тех, кто предоставит мне свой полный сбор меда.