Ты под моей кожей
Шрифт:
— Без макияжа она красивее, — в голосе Ника проскальзывает нежность.
— Ты её любил? — задаю единственный интересующий меня вопрос.
— Сложно сказать. Но был влюблён точно.
— А сейчас?
— Я не видел её три года. Думал, что влечение прошло. Перестал искать её по всем социальным сетям. Кроме имени ведь не знал ничего. А потом... Сама знаешь. Тогда я понял, что не забыл. Миша дал вчера свой контакт для связи, а она у него в друзьях.
— И к какому выводу пришёл?
— Что по-прежнему на ней клинит, — честно признался Ник.
— И что
— Ничего. Кому нужен инвалид? — горечь в голосе.
— Ты не инвалид! — я злюсь.
— Ксюнь, ты можешь говорить что угодно, но я инвалид. Я сижу в кресле, работаю из дома, никуда не выхожу. Я даже не знаю, смогу ли я иметь детей или нет. Врач сказал, что всего пять процентов вероятность. Я не смогу ходить с ней в кино, не смогу защитить её в случае чего, не смогу на руках носить.
— Она сама защитит тебя. Она девушка боевая, — улыбаюсь я. — Кино можно и дома посмотреть, а на руках меня ты возишь? Возишь. В чём проблема?
— Ты не понимаешь, — Ник качает головой.
— Понимаю только одно — ты снова начинаешь жалеть себя. Лера смотрела на тебя без жалости. Ей плевать было на то, что ты в кресле. И то, что ты из дома не выходишь. Коляска тут не при чём. Ты просто прячешься от людей. Пока ты сам не проработаешь свою проблему вот тут, — пальцами стучу по виску, — тебя и будут воспринимать окружающие инвалидом. Ты просто боишься увидеть жалость в чужих глазах.
Вижу, что Никита злится, когда слышит правду, и собирается возразить. Набирает в грудь воздух, а потом медленно выдыхает:
— Ты снова права.
— Я не вижу в тебе инвалида. Ты по-прежнему мой Ник, с которым мы делали проказы, который взял меня под крыло с первых моих дней в детском доме. Ты ведь почти со всем справляешься сам. Сам моешься, в туалет ходишь, пересаживаешься в кровать. Ты уже научился жить сам. Только готовить тебе нужно и всё. Ты не станешь обузой, понимаешь?
Никита кивает. Вижу, что в голове у него идёт борьба.
— Я верю, что судьба неслучайно столкнула вас снова вместе, — положила ладонь на его плечо и ласково сжала. — Знаю, что ты будешь счастлив. И у тебя будет трое детей.
Ник улыбается.
— Тогда давай спать. Вижу, что тебе нужно подумать.
Ник кивает. Закрываю ноутбук, выключаю в квартире свет и ложусь в свою кровать. Говорю, глядя в темноту:
— Спокойной ночи, Ник. Мы с тобой обязательно будем счастливы.
Глава 14. Борясь с собой
Михаил
— Виски безо льда, — говорю бармену, садясь за барную стойку.
Окидываю взглядом бар, в котором оказался. Девушки в откровенных нарядах, которые больше открывают тела, чем скрывают от чужого взгляда, извиваются в танце, позволяя похотливым мужским взглядам скользить по изгибам их тела. Пьяные мужчины, которые гогочут и лапают несопротивляющихся девушек. Громкая музыка, которая бьёт по ушам и заставляет меня морщиться. Нечасто оказываюсь в таких заведениях. Никогда не считал приемлемым заводить связь на одну ночь. С детства вбили в голову, что любую женщину нужно уважать, не зависимо от возраста и статуса. Даже если она вызывает антипатию. И если у тебя нет серьёзных намерений, то держи своего друга в штанах.
На барную стойку опустился стакан с янтарной жидкостью. Выпил залпом, попросил повторить.
— Привет, красавчик. Скучаешь? — на плечо опустилась женская ладошка.
Слишком крупная, слишком тяжёлая, слишком длинные ногти. Всё слишком. Потому что не её. Не нежная ладошка с тонкими пальчиками и аккуратными короткими ноготками.
Мысленно чертыхнулся и опрокинул в себя второй стакан. Жидкость обожгла горло. Не могу не думать о ней. Не могу не вспоминать. Особенно, когда узнал вкус малиновых губ. Когда почувствовал изгибы совершенного тела под ладонями. Когда узнал, как она сладко, невинно стонет в мои губы, прижимаясь маленькой грудью к моей. Слишком много я узнал, чтобы суметь выкинуть из головы эти воспоминания. Слишком искушающие. Сладкие. Запретные.
Решил напиться, чтобы хоть на мгновение забыть о чужой женщине, но пьяный мозг, будто в насмешку, подкидывал мне воспоминания надельной давности. Она на стиральной машинке. Я между её разведенных стройных ножек. Упираюсь напряжённой плотью в развилку идеальных бёдер, которые обтянуты лишь тканью синих джинсов. Если бы не гребанная преграда, я бы оказался в ней. В тесной глубине любимого тела. Понял, что снова возбудился. От одного только воспоминания о Ксюшиных губах. Сжал рукой стакан, сжимая гранёные стенки.
Девушка позади оказывается слишком настойчивой. Скользит ладонями по моей груди и кладёт руку на пах, сжимая мою напряжённую плоть сквозь ткань джинсов.
— Смотрю, ты уже возбудился, — она прикусывает мочку моего уха, и я дергаюсь от отвращения.
Мотнул головой, избегая прикосновения, и убрал настойчивые женские руки со своего тела. Бросил холодно, не оборачиваясь:
— Знакомства меня не интересуют.
— Больно надо, — фыркнули из-за спины.
Выпил третий стакан виски и почувствовал, что меня повело с непривычки. Пил крайне редко, исключительно по праздникам. Положил деньги на барную стойку и направился на улицу. Морозный воздух на мгновение помог собрать мысли в кучу. На улице шёл снег. И я снова вспомнил о Ксюше. О её счастливой улыбке и неприкрытой радости, когда увидела белые хлопья снега. Дюймовочка радовалась простым мелочам. Ловила ладошками белые хлопья. И улыбалась. Улыбалась так, что дыхание захватывало. Смотрел и не мог насмотреться.
Запахнул куртку на груди и медленно побрел в парк. Домой идти не хотелось. В замкнутом пространстве я метался, как зверь. Не мог найти себе места. Тянуло спуститься на первый этаж. Забрать её. Затащить к себе домой и не отпускать. Требовать, чтобы она развелась. Чтобы стала моей. Навсегда.
Но понимаю, что не имею права. Понимаю, что буду последней сволочью, если заставлю её бросить Ника. Понимаю, что я бы бился за неё, будь Ник здоровым парнем. Если бы мы были равными соперниками. А так…