Ты помнишь, товарищ… Воспоминания о Михаиле Светлове
Шрифт:
– Все вы, дуры, любите красивых мужчин…
Прошел юбилей. И в декабре я опять была в гостях у Михаила Аркадьевича. Неубранная квартира, папиросный дым, больной Светлов.
Я пришла по архивным делам, но просто не могла уйти, когда эти дела кончились.
Посадила Михаила Аркадьевича в кресло и принялась за уборку. Пока я подметала пол, Светлов рассказывал о кролике Финкелынтейне, который у него жил, и о кошке, которая почему-то не пила молоко из блюдца. У батареи стояла палка Михаила Аркадьевича,
– Почему ты это сделала?
– Ей тут жарко.
– Да, я гляжу, ты тоже волшебница.
– Почему?
– Она же неодушевленная.
– Но ей же все равно жарко.
И тут Михаил Аркадьевич сказал, что я совсем не волшебница, а ослица, и очень упрямая.
– А что, ослицы упрямее ослов? – спросила я.
– Старуха, не хулигань.
И тогда я стала спрашивать, почему он одинаково хорошо относится к поэзии Евтушенко и Вознесенского (мне было это непонятно).
– Ты говоришь – кричит, петушится, не нравится тебе. Ничего, он еще найдет свой голос. (Это о Евтушенко.)
О Юнне Мориц сказал, что она написала очень свои стихи – «это лучшее, что я читал о Севере». Вспомнил свой семинар в Литинституте. Сказал, что не думал, что из Юнны получится такая сильная поэтесса.
Потом говорил о пьесе по Экзюпери для Малого театра.
– Наверное, это будет самая замечательная ваша пьеса. По добру, улыбке и любви к человеку, вы очень близки.
– Ты так думаешь, старуха?
29 декабря я опять была у Светлова.
В этот раз в квартире было как-то чисто и светло. Даже спокойно. Он подарил свою фотографию для цгалий-
ской галереи и написал на ней: «Литературному архиву, совсем, совсем молодому, хотя он и архив. М. Светлов»,
Потом он достал свою фотографию-открытку (к 60- летию его издали красивым, чуть улыбающимся, в кресле) и начал писать: «Любимой Верочке Кулешовой».
– Что вы пишете, Михаил Аркадьевич?
– Смотри, дура, как второй фразой я сниму первую.- И дописал: «моей сверстнице. Михаил Светлов».
– Очень жаль, что сняли,- сказала я.
Я рассказывала Светлову, как познакомилась с Анной Андреевной Ахматовой, как боялась встречи с ней.
– Ну что ты, она очень милая женщина.
Я рассказывала с гордостью, что Анна Андреевна собирается приехать в архив.
Поздравила Михаила Аркадьевича с наступающим Новым годом и пожелала встретить этот Новый год как-нибудь неожиданно.
– С каждым годом, старуха, шанс на неожиданность уменьшается.
– С вами что-нибудь случится,- твердо сказала я.
– Ну, если ты так думаешь, то так и будет. И все- таки ты упряма, как ослица.
А в новом году он заболел. Директор ЦГАЛИ Наталья Борисовна Волкова виделась с ним в Переделкине в мае, когда ездила к Чуковскому. Михаил Аркадьевич вспомнил обо мне и прислал в подарок конфеты. На следующий день я звонила в Переделкино.
– Как вы себя чувствуте?
– Неважно, старуха. Приезжай.
Но приехала я уже во Вторую Градскую больницу. Однажды летом с цветами я прибежала к Михаилу Аркадьевичу, он чуть стонал – его еще не кололи. Никого не было.
– Вам чем-нибудь помочь?
– Нет, старуха, ничем уже не поможешь,- спокойно сказал Михаил Аркадьевич.
Я побежала за водой для цветов, возвратилась с почти сухими глазами и, стараясь не глядеть на Светлова, поставила цветы на тумбочку.
Когда я уходила, я погладила сквозь одеяло его колено (ноги, когда он лежал, были в согнутом состоянии). Он мне серьезно сказал:
– Спасибо.
Когда я приходила еще несколько раз, он спал.
Вот и все.
А потом я разбирала архив Михаила Аркадьевича, те самые бумаги, к которым он так безразлично относился.
РАЗГОВАРИВАЕТ МИХАИЛ СВЕТЛОВ. Лев Шилов
Когда говорят о Светлове – я это замечал не раз,- люди добреют, улыбаются и как-то сами делаются лучше. В общем, говорят о простых, первичных человеческих качествах. Но как же нам их не хватает, если это нас так задевает и трогает…
Лет двадцать назад я жил в том доме в проезде Художественного театра, где тогда жил Светлов. И, как все мальчишки нашего двора, с большой симпатией относился к этому человеку. Мы как-то выделяли его из других жильцов. Не потому, что он был известный поэт, автор «Гренады» и «Каховки». Это мы во внимание не принимали. Тем более что в доме жили многие писатели. Когда-то там жил Багрицкий, еще недавно жил Асеев, там и сейчас живут некоторые классики.
Светлова мальчишки нашего двора любили за то, что его запросто можно было спросить о чем угодно, за то, что он называл нас босяками. И взрослых он так называл. Он был какой-то грустный и приветливый одновременно. Задумчивый, погруженный в себя и вместе с тем все замечающий и все понимающий. Верно понимающий. Мальчишки это чувствуют.
Он был очень добрый, Светлов. Не просто добрый, а как-то по-особенному добрый. Вот уж действительно у кого «для подарков людям всю жизнь оттопыривались карманы». Подарки были необычные. Нашей дворничихе в ее день рождения он принес роскошную вазу, незадолго до этого кем-то ему подаренную.
Один из наших ребят его как-то сфотографировал и потом попросил надписать фотографию. Фотография получилась неважная, он только начал этим заниматься, а Светлов ему написал: «Лучшему фотографу XX века».