Шрифт:
Есть что-то трагичное в дружбе, окрашенной цветом влюбленности.
Оскар Уайльд
Глава первая
Ненавижу начало учебного года. Все такие счастливые в эту школу тащатся. Почему-то все уверены, что сентябрь – это непременно новая жизнь. Думают, что теперь обязательно серьезно возьмутся за учебу. Будут читать устные предметы, аккуратно вести конспекты, отвечать на уроках. Ага, еще спать пораньше ложиться, в школу вовремя приходить... Ну, что за бред? Всем понятно, что никакой новой жизни не будет. Уж если был ты лентяем,
Я с грохотом бросила сумку на деревянный стул, тут же ко мне подсела Маринка Петрова, школьная подруга и, по совместительству, соседка по парте. Та еще проныра, все ей обо всех знать надо.
– Инка, какой загар! Колись! Турция?
– Ага, Турция, – согласилась я, не вдаваясь в подробности. Не расскажешь же ей, что все лето горбатилась у бабушки в огороде, пока наши сверстники разъезжали по курортам. Мама вновь устраивала свою личную жизнь и решила, что у бабушки мне будет самое то. Потому что я, видите ли, только мешаюсь. Мама у меня бесхребетная, и мужики ей вертят, как хотят. Я этих рыцарей на белых конях насквозь вижу, ведь ни у кого из них нет серьезных намерений. А мама – наивная душа. Ну, я этим ухажерам сразу и говорю, что не на тех напали. Нашли дурочек. Мама, конечно, краснеет как рак, кричит, чтоб я извинилась. Но кто они такие, чтоб я признавала свою вину перед ними?
В класс вошла учительница. Географичка, Алла Николаевна. Терпеть ее не могу. Тоже строит из себя добрейшей души человека, а на самом деле...
– У нас новенький, – горячо прошептала мне в ухо Маринка, – Антон Кораблев, видела?
– Не-а, – также шепотом ответила я, записывая тему урока.
– У него папа зам. прокурора, – продолжила шипеть Маринка, – Говорят, он в старой школе наделал делов, выгнали за хулиганство и неуспеваемость. Ему бы на старшие классы вообще забить, но папаша, видимо, его потом хочет в хороший институт пристроить...
– Ясно, – ответила я сухо, глядя на доску.
–...похлопотал с директрисой, и вот теперь в нашей школе, – не унимаясь, шептала Маринка, – Так-то к нам тоже сложновато попасть, все-таки лицей. Видимо, у папочки там такие связи...
– Слушай, – наконец повернулась я к Маринке, – Школа наша – отстой. И прекрати шипеть мне в ухо!..
– Зырянцева! – обратила внимание на нашу парту географичка. Разумеется, в самый неподходящий момент, – Быть может, ты знаешь новую тему лучше меня?
– Это вряд ли, – честно ответила я, поднимаясь с места.
– А может, ты выйдешь к доске и повторишь все, что я сейчас сказала?
– А может не стоит, Алла Николаевна?..
– Зыря-я-янцева! – закатила глаза Валя Куницына, отличница и активистка. Сидит за первой партой, учителям в рот заглядывает, – Ты как разговариваешь? Немедленно извинись перед Аллой Николаевной!
– За что? – искренне удивилась я.
– Хотя бы за то, что отнимаешь время у всего класса, – строго сказала географичка.
Ой, ну конечно! Мои одноклассники прямо очень переживают, что урок может сорваться.
– Вот-вот! – поддакнула Валька.
– Помолчала бы, – не выдержала я.
– И перед Валей извинись! – покраснела Алла Николаевна.
– Перед
– Ну, все! – взорвалась географичка, – Все! Давай, Инна, дневник на стол, сама за дверь. Мое терпение тоже не резиновое.
Приехали! Превосходное начало учебного года! Выгнали с первого же урока! Это все Маринка со своим новеньким.
Положив дневник на учительский стол, заметила наглую злорадную ухмылку Куницыной. Такая злость меня в тот момент разобрала, что я по дороге к выходу из класса взяла грязную меловую тряпку с доски и прямо в морду ее довольную зашвырнула. Такой визг поднялся. Я поспешно покинула класс, а то еще к директору вызовут в первый учебный день. Конечно, скандала можно было избежать, не вступай я в полемику. Могла просто сказать: «Простите, я больше не буду». Но разве так просто сказать «прости», тем более, когда не чувствуешь себя виноватой?
***
– Ну? Как школа? Есть новенькие? – с порога встретила меня мама.
– Превосходно! – ответила я, сбрасывая туфли. При маме дневник лучше не открывать. Хотя вряд ли ей придет в голову, что я в первый учебный день заполучила гневное послание красной пастой на полстраницы.
– А поконкретнее? – увязалась за мной на кухню мама, – Тебе обед погреть или сама?
– Погрей.
– Тебе Саша звонил.
– Очень за него рада.
Молчание.
– Инна, ты бы хоть в этом году к папе сходила, у него сегодня день рождения...
– Мам, ты опять? Вот еще. Меня никто и не приглашал, между прочим.
– Он нам на домашний звонил, тебя звал...
– На мой телефон приглашения не поступало.
– Инна! – взорвалась мама, – Ты как маленькая! Ну, что тебе, официальную телеграмму послать, чтоб сходила? Отец – занятой человек!..
Мама поставила на стол горячую тарелку со щами.
– Уже неохота обедать, – ответила я и ушла в свою комнату.
– Саше перезвони! – прокричала вслед мама.
Саша – это мой «друг детства». Жутко приставучий тип. Кажется, он единственный, кто еще мне звонит на домашний. И папа. Поэтому я предпочитаю пореже брать трубку.
Отец ушел из нашей семьи, когда мне было восемь. Не скажу, что я особенно переживала по этому поводу. Переживала мама. Она ночами устраивала истерики на кухне, а утром шла на работу с опухшими от слез глазами. Не думаю, что мама и папа подходили друг другу. Мама – слабая. А отцу всю жизнь не хватало, чтобы его хорошенько пнули под зад. Все восемь лет брака он не имел постоянной работы, пропадал в пивнушках и валялся на диване у телевизора. С новой женой папа открыл свой бизнес и сейчас цветет и пахнет. А со мной общается вовсе как-то странно. Вернее, совсем не общается. Подарки на новый год и дни рождения он передает исключительно через маму. Возможно, все эти годы его грызет чувство вины. А взять и просто поговорить со мной по душам у него не хватает смелости. Наверное, неумение извиняться и принимать свои ошибки у меня от него. Ощущала ли я когда-нибудь отсутствие в своей жизни отца? Конечно, ощущала. Когда на день города другие папы брали своих дочерей, моих ровесниц, на плечи. И они смотрели салют. Мне же в таких случаях приходилось взбираться на дерево.