Ты проиграл. В тени твоих ресниц

Аверкиева Наталья

 Ты смелей, чем я.

 И шепчу я в ночь —

 Просто уходи

 Прочь!

 Прочь!

 Я разбиваюсь о свет:

 Тени падают на меня,

 Я вижу их,

 Все тени — на меня,

 На меня.

 Все тени на меня…

 Жили мы в мечтах,

 Все обратилось в прах,

 Нам нельзя помочь

 Просто — прочь!

 Да, просто прочь!

 Нам было хорошо,

 Но все уже ушло —

 Прочь!

 Уходи и не гляди,

 Оставь нас лучше позади

 И

 Прочь!

 Мы живем в мечтах

 Мир такой пустой

 Прочь…

 Еще раз перечитала текст. Потом еще

раз и еще. Я читала его как заколдованная, читала и не могла остановиться. За каждой буквой видела смысл, ощущала, осязала каждую линию. Каждое слово врезалось в разум, словно пуля в тело, разрывая его, пронзая, вытягивая силы, эмоции, уничтожая радость и счастье, лишая жизни. Боль и безысходность, отчаянье и понимание, что ничего нельзя изменить. Но самое ужасное – я понимала, что решение уже принято и никак нельзя повлиять на него. Оно принято еще до поездки, когда Билл сбежал из номера… Теперь понятно, почему на обратном пути он молчал, понятно все то, что он говорил мне… В памяти всплывали наш разговор ночью и звонок Тома. Он говорил, что боится потерять группу, но ни разу не произнес, что боится потерять меня. Он говорил, что любит Тома и всех-всех, но ни разу не сказал, что любит меня. Даже там у столба… И кажется я в полубреду ему сказала, что люблю. И он ничего не ответил. И в Макдональдсе я сказала при Родриго, что люблю его. И он опять ничего не ответил. А как он меня осадил, когда я сказала, что мой мир — это его мир? Я чувствовала, как начали взлетать на воздух мои города. Сердце бешено колотится в ушах. В груди как будто все выморозили. Руки и ноги ледяные. Скулы сводит. Что делать, что делать, что делать? — стучится в голове. Вода затихла. Я вскочила и положила тетрадь на столик, что-то кинула на нее сверху, типа не читала. Только бы не разреветься. Нельзя показывать, насколько мне сейчас плохо и как я переживаю. Господи, горло как будто сдавили тисками, не то что говорить, дышать невозможно. Жуткий ком стоит где-то в основании языка. Челюсти сводит. Пальцы мелко дрожат, ладони потеют. Как же страшно. Как я буду жить без него? Что же делать?

 Стук в дверь вывел меня из ступора. Нам накрыли на стол, я отдала вещи, попросила оставить на ресепшен рюкзак для мистера Гарсия-Пуговкина из номера 1011, сказала, что он задержался и приедет немного позже.

 Билл выполз из душа посвежевший, похорошевший и явно в настроении лучше, чем был до этого. Вот только мое настроение опустилось ниже уровне Марианской впадины. Я взяла себя в руки, встряхнула и улыбнулась. Он-то не знает, что я читала его новую песню. И знать ему этого не надо.

 Он обрадовался, заметив обед. Глаза заблестели. Облизнулся и смешно причмокнул.

 — Какая ты все-таки молодец. А я что-то вырубился сразу же без сил и даже не подумал, что что-то можно заказать.

 Билл торопливо ел, перескакивая с одного блюда на другое. У меня с аппетитом случились серьезные проблемы. Я ковырялась в супе, выуживая вареные лук и морковь, и развешивая их по краям тарелки. Вообще вкуса не чувствую, хлеб в горло не лезет…

 — Что-то случилось? — участливо спросил парень.

 — Все хорошо.

 — Я же вижу. Не обманывай, — он взял меня за руку и заглянул в глаза. — Что с тобой?

 — Би, ты можешь ответить на один мой вопрос? — голос звучит очень устало и потому тихо.

 — Угу, — мычит в ответ, засовывая в рот кусок отбивной. Взгляд очень внимательный, словно он внутренним чутьем

пытается понять, что не так.

 — Ты скажешь мне правду? — тяну с приговором. Страшно. Безумно страшно. Сейчас моя жизнь поделится на «до» и «после». Вчера было всё. Завтра не будет ничего.

 — Угу…

 Надо взять себя в руки и спросить…

 Билл, скажи, ты хочешь, чтобы я ушла?

 Нет! Нельзя в лоб. Как-то мягче. Но не напрямую… Как?

 Билл, как нам быть дальше?

 Дура! Не так…

 Билл, ты хочешь, чтобы мы расстались?

 Да, именно так. Давай, говори.

 Ну же!

 Говори! Как решила. Билл, ты хочешь, чтобы мы расстались?

 — Би, что тебе сказал Родриго прошлой ночью, когда ты был у него в номере?

 Он недовольно перекривился и раздраженно засопел.

 — Зачем тебе? — ворчливо.

 Билл, ты хочешь, чтобы мы расстались! — вот что надо было говорить! Ну почему же я такая трусиха? Зачем рубить хвост частями, когда его можно тюкнуть одним ударом. Да, больно, зато один раз, а не по чуть-чуть.

 — Это важно… Для меня… Пожалуйста… Ты обещал…

 Еще никогда в жизни мне не было так тяжело произносить слова. Они обрели реальный вес. Они замораживали язык, холодили глаза, настойчиво заставляли слезы пролиться. Нет, нельзя! Я сильная. Выпила залпом стакан воды. Не буду рыдать. Вот вылакаю весь запас воды на материке, но рыдать не стану.

 — Я половины не понимал, если честно. Он много чего говорил. Очень много. Рассказывал о тебе больше. На английском… — лениво отозвался Билл, между пережевываниями мяса.

 — А Джейн разве тебе не переводила?

 Билл смутился. Соврал:

 — В общих чертах…

 — Что он говорил?

 — Он говорил, что вернет тебя, чего бы это ему не стоило. Что ты его женщина, и он просто так тебя не отдаст. Что я не первый у тебя и не последний. Что ты поиграешь со мной и выбросишь, как ненужную вещь. Он говорил, что я — твоя сиюминутная прихоть, и таких, как я, у тебя полно. Что только он сможет сделать тебя счастливой и выполнить любой каприз. Что ты зависима от секса, и я вряд ли смогу дать тебе то, что дает он, потому что кроме молодого возраста и играющих гормонов, мне похвастать нечем, а ты привыкла к хорошему крепкому члену и отменной технике. Он просил не стоять у него на пути, если я не хочу быть прилюдно растоптанным тобой же. Что-то типа того… Он много, что говорил.

 Вот и всё.

 Конец…

 Небо упало на голову и раздавило…

 Билл, ты хочешь, чтобы мы расстались?

 Какой невыносимо колючий ком ползет по гортани, даже сглотнуть не могу. Уже не дышу. Сердце только колотится так, что слышно в соседнем квартале. Оно умирает. Замолкает… Больше нет ничего, что заставляло бы его биться…

 Только не реви. Он не должен видеть твоих слез.

 Глубокий вдох.

 Выдох.

 Вдох…

 Билл, ты хочешь, чтобы мы расстались?

 Нет! Не так!

 Выдох…

 Вдох.

 Билл, знаешь, мне звонил шеф, я задержусь в Сиднее еще на пару дней, ты очень обидишься, если полетишь один?

 Господи, как жить-то теперь?

 — Ты… Там… Я вещи… Отдала… Стирать… Там… Блокнот… Я читала… Твоя песня… Она прекрасная… — Улыбнулась.

 — Там еще есть над чем работать. — Билл намотал на вилку длинную макаронину и отправил в рот. — Тебе, правда, понравилось?

 Кивнула, боясь, что если разомкну губы, выпущу жизнь из тела.