Ты родишь для меня
Шрифт:
«Пожалуйста, давай сейчас останемся,
Искать на небе линии
Твоего и моего имени»
Я поднимаю руку и легко касаюсь жёсткой щетины, минуя раны, синяки и ссадины. Пальцы помнят и по наитию двигаются к знакомой ямочке на щеке, поднимаются выше по скуле, обводят тот самый шрам, что получен в десять лет. Губы растягиваются в улыбке, а на душе тепло.
Влад опускает руку на поясницу, молчит, только дышит тяжело. Я так же. Пусть завтра я буду жалеть,
«Как здорово, что мы остались в тишине»
Ветер задувает, наши фигуры плотно укутываются усиливающимся снегопадом, обветривающим кожу рук и лица. Но я дышу легко и спокойно. Так как не дышала очень давно. Полной грудью и без труда.
«Открой глаза, я принимаю всё в тебе»
Распахнув веки, натыкаюсь на подрагивающий кадык Влада.
— Я не отпущу тебя, — шепчет мне в макушку, опускаясь губами ниже.
«Я говорю и смотрю назад, а у тебя мурашки по коже»
— Не отпускай меня, — шепчу без звука, одними губами, касаясь лица мужчины. Царапая губы и оставляя следы на коже. Мурашки безумным потоком накрывают меня и его, а затем все превращается в мутное нечто. Меня подхватывают сильные руки и прижимают к себе так крепко, что дышать больно.
Сталкиваясь вплотную, мы теряемся, не зная, как еще охватить друг друга. Как сильнее прижаться.
Но дышу я сейчас только им, плотно цепляясь руками за шею, оставляя на кончиках пальцах запредельно приятные ощущения соприкосновения с ним. Импульсы стремятся по телу, оседают в пояснице и вызывают внутри бушующий, безумный шторм. Как можно плакать и смяться одновременно? Я познала это все и сразу, а еще острое желание наверстать то время, когда я была не той, не там и не с тем.
Меня накрывает с головой новое чувство, забытое, то, что давно покинуло мое тело, но сейчас с новой силой обрушилось одновременно с грубоватыми касаниями человека из прошлого. Грубость на грани нежности, нежность на грани боли. Тонкой. Скользящей по телу как острый нож по маслу.
Я понимаю, что разговор был о другом, условия и прочее, я все это понимаю, но оторваться не могу. Не могу запретить себе. И вместо этого продолжаю тонуть в нем, позволяя себе слабость.
Жесткие волосы едва заметно бьются током, пока я погружаю свои пальцы в них. Совсем как раньше. Как в прошлой жизни. Дышать получается через раз, в плену настойчивых губ и рук все смывается. Разум отключается и перестает подавать хоть какие-нибудь импульсы, остаются только голые чувства за пределами сознания, там, где не работает больше ничего.
— Скажи мне это еще раз, — оторвавшись от меня на миг, шепчет Агапов. Я только сейчас осознаю, что мы поднялись в квартиру, но как? Поплывшим взглядом веду по разбухшим губам, с нижней выступает капелька крови.
— Я волновалась о тебе, — дрожащий голос меня подводит, я скольжу пальцем по устам и стираю кровь. Широкая ладонь опускает на поясницу и прогибает меня так, чтобы я смотрела в лицо мужчине.
— Ты теперь по-настоящему моя. Теперь не убежать и не скрыться.
Смотря в безумные омуты, я понимаю, что тону в них опять. Я вновь наступаю на знакомые грабли, что еще принесут мне страдания.
26
Утро застает меня в лучах, на удивление, яркого зимнего солнца, что просачивается сквозь плотные шторы спальни Влада. Мне не хочется открывать глаза, потому что ощущение, что все развеется пеплом на ветру, стоит только сделать это.
Прокручивая прошедшую ночь, наполненную бесконечной нежностью и щемящим душу трепетом, я прикусываю губу и заставляю себя дышать. На талии ощущается стальной захват, в области шеи слышится поверхностное дыхание, щекочущее кожу. И запах, всюду запах Агапова, и я вся в нем, напитана под завязку. Кожу приятно жжет, а мышцы испытывают некоторую степень боли, как после упорной тренировки в зале.
Разве думала я, что когда-то смогу вновь окунуться в то, что так старательно думала забыть? Разве помыслить могла, что снова окажусь в одной точке с ним? Поистине судьба преподносит странные и непонятные подарки именно в тот момент, когда они больше всего нам нужны, но менее всего укладываются в сознание.
— Доброе утро, — хрипит со спины приятный голос.
Я замираю и не знаю, как реагировать. И вроде бы стесняться как-то поздно, но сделать вид, что все хорошо — еще страннее.
— Я знаю, что ты не спишь.
Вслед за фразой следуют порхающие поцелуи в шею, и я медленно распадаюсь на части, тону в знакомых ощущениях, что с головой погружают меня в пучину наслаждения.
— Доброе, — хриплю, ощущая поглаживающие движения на бедрах.
Мой взгляд падает вниз, и я замечаю сбитые костяшки, покрытые коркой засохшей крови. Боже. Мы вчера даже не обработали ничего.
— Влад. Надо обработать.
— Ммм? — он ведет носом по шее, отваливаясь у мочки уха. Зачем скользит по ней и начинает щекотать, отчего я визжу, пытаясь вырваться. По телу струится дрожь, и пальцы плавно сжимаются по инерции, хватая ткань покрывала.
— Ай, отпусти.
— Так кого там обработать? Обработаем в лучшем виде, — меня перекидывают на спину и начинают щекотать сильнее. И в этот момент я вижу огромный синяк и разбитую губу, все настроение мгновенно спускается на отметку до нуля.
Агапов считывает перемену, пытается поцеловать в щеку, но я отталкиваю его. Мои пальцы легко касаются синяка под глазом, мужчина непрерывно смотрит на меня и облизывает нижнюю губу.
— Болит? — с волнением оглядываю синяки и ссадины.
Внутри все переворачивается, и его боль резонирует с моей.
— Не болит, когда ты трогаешь. Еще лучше, когда целуешь, — наклоняется и крадет смазанный поцелуй. Совсем невесомый. Конечно, в груди поднимается волна из примеси разных чувств, что становятся для меня тайфуном, сносящим все на своем пути.
Но перед моими глазами все еще подбитый глаз и расквашенная губа. Я мягко отталкиваю от себя Агапова, на что он недовольно хмурится, перекатываясь на спину. Звуки при этом издает соответствующие. Болит же, зачем упираться рогом? Вот так это типично, в его характере.