Ты родишь мне ребенка
Шрифт:
— Камал, вы знаете, мне пора. Все было очень мило, мне действительно понравилось, но нам с мужем нужно уходить. Думаю, он меня ищет, — я пытаюсь воззвать к его аналитическому отделу мозга, чтобы он понял: если я пропаду, меня будут искать именно в доме. И если найдут останки, то первым и самым главным подозреваемым станет, конечно же, именно он.
Однако Камал продолжает вести меня по одному ему известному маршруту, сворачивая за углы длинных коридоров, освещенных или не очень. Я удивляюсь – насколько у него большой дом, - и дернул же меня черт попасться ему на глаза в этих огромных хоромах.
—
Наконец, он останавливается. Поворачивается ко мне.
— Вы давно замужем?
От этого внезапного вопроса я сначала теряюсь, а потом отвечаю:
— Два месяца.
Теперь приходит его черед закатывать глаза. Я вижу, что ему не нравится мой ответ. Он хочет что-то сказать, но удерживает свой порыв в себе.
— Проходите, — кивает он на дверь, возле которой облокачивается о стену. Гляжу на него с сомнением. Весь его вид олицетворяет скуку: расслабленная поза, сложенные на мощной груди руки, легко согнутые в коленях ноги. Однако я вижу, что внутри его ведется нешуточная борьба. Камала выдает быстрый взгляд, которым он окидывает мое лицо, закушенная губа, словно он хочет что-то сказать, но не дает себе это сделать, и часто вздымающаяся грудная клетка, словно он пробежал марафон, тогда как мы шли довольно легким шагом из-за моих каблуков.
— Что это за комната? — я ощущаю, как страх расправляет во мне змеиные кольца. Возможно, я открою дверь, он втолкнет меня туда и приставит пистолет к виску. Или замурует в бетон и выбросит в реку на корм рыбам. Так, кажется, делал крестный отец?
— Это спальная комната, — он говорит тихо и это вынуждает меня слушаться: я тоже снижаю голос на пару тонов.
— Вы меня неправильно поняли, — сглотнув, говорю я. — Или приняли не за ту. Я замужем, мне от вас ничего не нужно.
Его глаза будто расширяются от бешенства, и, не будь я уже такой запуганной, мне пришлось бы отшатнуться в страхе.
— Входи, — кивает он мне.
И тут меня буквально начинает колотить. Озноб бьет сначала по рукам, а после ему подчиняется все тело. Наверное, это страх или предчувствие скорой смерти. А умирать я точно не хочу. И если последнее время меня посещали трусливые мыслишки о самостоятельной кончине, то теперь, когда на меня, казалось, смотрело взведенное дуло пистолета, я ощутила вкус к жизни.
— Вы меня не заставите, — дерзко говорю ему я. — Я не ваш работник, нанятый человек. Я вам не принадлежу, между нами нет никакого контракта. Мы не будете мне приказывать.
Он с интересом слушает мою тираду.
— А попросить?
— Что?
— Попросить я могу? Оксана, войди в эту комнату.
Он отталкивается лопатками от стены и делает шаг ко мне, и я, ощущая опасность от надвигающейся громады, делаю то, что он мне и приказал: открываю дверь. И тут же в ужасе прикладываю ладонь ко рту, стараясь удержаться от крика.
В полутемной комнате горят свечи и поэтому не составляет труда оценить масштаб трагедии, которая разворачивается прямо передо мной: на огромной кровати полулежит Игорь, в рубашке и брюках, но одежда явно помята и расстегнута. А прямо перед ним танцует и
Они оба недоуменно сначала смотрят на меня несколько секунд, и тут же начинается сцена, как в плохих историях на телеканале «Домашний»: она испуганно вскрикивает, хватает первую попавшуюся вещь и прижимает к себе, чтобы прикрыться. Он кричит: «Оксана, ты все не так поняла!», и пытается выбраться с этой огромной кровати. Матрас слишком мягкий и упруго прогибается под ним, не давая сделать все быстро.
А сзади меня держит своими мощными руками, прижавшись могучей грудью к дрожащей спине змей-искуситель и шепчет мне в ухо:
— Смотри, Оксана, смотри и запоминай. Никому нельзя верить!
— Никому, — шепчут мои губы. — Никому?
Слезы подступают к краешкам глаз, горло стягивает спазм. Я вот-вот разревусь.
— Никому, только мне, — улыбается искушающе он прямо в ушную раковину и вдруг целует в щеку. Мою заштукатуренную тональной основой, присыпанную пудрой, обезображенную огнем щеку. — Только мне.
Наконец, он отпускает меня, легонько подталкивает в спину в сторону выхода, и я бегу, путаясь в ногах, запинаясь о каблуки, подол платья, не видя ничего от слез разочарования, обиды, растоптанной гордости.
А следом за мной бежит Игорь и просит остановиться, поговорить и помочь мне.
Но я все равно бегу не разбирая дороги.
Глава 6
Юлдаш оправдывает свое имя: он распахивает передо мной дверцы автомобиля, улыбается, словно пытается поддержать, и аккуратно ударяет по крыше автомобиля, давая команду водителю, чтобы тот заводил мотор. Тот слушается сразу: давит на газ и срывается с места, и я сквозь слезы вижу, как выбегает на дорогу Игорь в расхристанной рубашке. Он ерошит волосы, нервно топает ногой, пытается разыскать в своем кармане сотовый телефон, но от волнения у него это выходит не с первого раза.
А я…
Я откидываюсь на спинку сиденья и молча глотаю соленые слезы, которые ручьями стекают по щекам и подбородку. Все волнение, которое скопилось за эти несколько часов, нашло единственно правильный выход – через слезы.
Мимо меня пролетают огромные дома за коваными заборами, после – небольшой участок темного леса, затем мы выезжаем на дорожное кольцо, на котором и днем и ночью курсируют автомобили.
А когда проезжаем по знакомой мне дороге мимо обычных панельных домов, горящих яркими неоновыми огнями привлекательных баннеров реклам, я, кажется, беру себя в руки.
И когда автомобиль останавливается возле моего дома, нахожу в себе смелость достать из маленькой сумочки на боку сотовый телефон и включить его.
Прощаюсь с водителем, достаю ключи и медленно бреду к подъездной двери. Чувствую затылком – мужчина, который меня подвез, не уезжает. Он ждет, когда я доберусь до своего дома, своей квартиры. И от этого понимания расстраиваюсь еще сильнее.
На телефон ожидаемо сыпятся сообщения о пропущенных звонках, месседжи с приказами о том, чтобы не дурила и ответила на звонок, уверения, что все было совсем не так, как кажется. «Это подстава, Оксана, подстава» - пишет мне Игорь.