Я родом не из детства – из войны.И потому, наверное, дороже,Чем ты, ценю я радость тишиныИ каждый новый день, что мною прожит.Я родом не из детства – из войны.Раз, пробираясь партизанской тропкой,Я поняла навек, что мы должныБыть добрыми к любой травинке робкой.Я родом не из детства – из войны.И может, потому незащищенней:Сердца фронтовиков обожжены,А у тебя – шершавые ладони.Я родом не из детства – из войны.Прости меня – в том нет моей вины…
«А все равно…»
А
все равноМеня счастливей нету,Хотя, быть может,Завтра удавлюсь…Я никогдаНе налагала ветоНа счастье,На отчаянье,На грусть.Я ни на чтоНе налагала вето,Я никогда от боли не кричу.Пока живу – борюсь.Меня счастливей нету,Меня задутьНе смогут, как свечу.
В школе
Тот же двор,Та же дверь.Те же стены.Так же дети бегут гуртом.Та же самая «тетя Лена»Суетится возле пальто.В класс вошла.За ту парту села,Где училась я десять лет.На доске написала мелом:«Х + Y = Z».…Школьным вечером,Хмурым летом,Бросив книги и карандаш,Встала девочка с парты этойИ шагнула в сырой блиндаж.
Друня
«Друня» – уменьшительная форма от древнеславянского слова «дружина».
Это было в Руси былинной,В домотканый сермяжный век:Новорожденного ДружинойСветлоглазый отец нарек.В этом имени – звон кольчуги,В этом имени – храп коня,В этом имени слышно:– Други!Я вас вынесу из огня!Пахло сеном в ночах июня,Уносила венки река.И смешливо и нежно«Друня»Звали девицы паренька.Расставанье у перелаза,Ликование соловья…Светлорусы и светлоглазыБыли Друнины сыновья.Пролетали, как миг, столетья,Царства таяли словно лед…Звали девочку Друней дети —Шел тогда сорок первый год.В этом прозвище, данном в школе,Вдруг воскресла святая Русь,Посвист молодца в чистом поле,Хмурь лесов, деревенек грусть.В этом прозвище – звон кольчуги,В этом прозвище – храп коня,В этом прозвище слышно:– Други!Я вас вынесу из огня!Пахло гарью в ночах июня,Кровь и слезы несла река,И смешливо и нежно «Друня»Звали парни сестру полка.Точно эхо далекой песни,Как видения, словно сны,В этом прозвище вновь воскреслиВдруг предания старины.В этом прозвище – звон кольчуги,В этом прозвище – храп коня,В этом прозвище слышно:– Други!Я вас вынесу из огня!
«Я ушла из детства в грязную теплушку…»
Я ушла из детства в грязную теплушку,В эшелон пехоты, в санитарный взвод.Дальние разрывы слушал и не слушалКо всему привыкший сорок первый год.Я пришла из школы в блиндажи сырые,От Прекрасной Дамы в «мать» и «перемать»,Потому что имя ближе, чем «Россия»,Не могла сыскать.
Запас прочности
До сих пор не совсем понимаю,Как же я, и худа, и мала,Сквозь пожары к победному МаюВ кирзачах стопудовых дошла.И откуда взялось столько силыДаже в самых слабейших из нас?..Что гадать! Был и есть у РоссииВечной прочности вечный запас.
«Легка. По-цыгански гордо…»
Легка. По-цыгански гордоОткинута голова.Техасы на узких бедрах,Очерчена грудь едва.Девчонка, почти подросток,Но этот зеленый взгляд! —Поставленные чуть косо,По-женски глаза глядят.В них глубь и угроза моря,В них отблеск грядущих гроз…Со смуглою кожей споритПшеничный отлив волос.Легка, за спиною крылья —Вот-вот над землей вспорхнет…Неужто такими былиИ мы в сорок первый год?..
«Я принесла домой с фронтов России…»
Я принесла домой с фронтов РоссииВеселое презрение к тряпью —Как норковую шубку, я носилаШинельку обгоревшую свою.Пусть на локтях топорщились заплаты,Пусть сапоги протерлись – не беда!Такой нарядной и такой богатойЯ позже не бывала никогда…
«Мне близки армейские законы…»
Мне близки армейские законы,Я недаром принесла с войныПолевые мятые погоныС буквой «Т» – отличьем старшины.Я была по-фронтовому резкой,Как солдат, шагала напролом,Там, где надо б тоненькой стамеской,Действовала грубым топором.Мною дров наломано немало,Но одной вины не признаю:Никогда друзей не предавала —Научилась верности в бою.
«Я, признаться, сберечь не сумела шинели…»
Я, признаться, сберечь не сумела шинели —На пальто перешили служивую мне.Было трудное время. К тому же хотелиМы скорее забыть о войне.Я пальто из шинели давно износила,Подарила я дочке с пилотки звезду.Но коль сердце мое тебе нужно, Россия,Ты возьми его, как в сорок первом году!
«Худенькой, нескладной недотрогой…»
Худенькой, нескладной недотрогойЯ пришла в окопные края,И была застенчивой и строгойПолковая молодость моя.На дорогах родины осеннейНас с тобой связали навсегдаСудорожные петли окружений,Отданные с кровью города.Если ж я солгу тебе по-женски,Грубо и беспомощно солгу,Лишь напомни зарево Смоленска,Лишь напомни ночи на снегу.
Два вечера
Мы стояли у Москвы-реки,Теплый ветер платьем шелестел.Почему-то вдруг из-под рукиНа меня ты странно посмотрел —Так порою на чужих глядят.Посмотрел и – улыбнулся мне:– Ну какой же из тебяСолдат?Как была ты, право,На войне?Неужель спала ты на снегу,Автомат пристроив в головах?Я тебяПредставить не могуВ стоптанных солдатских сапогах!..Я же вечер вспомнила другой:Минометы били,Падал снег.И сказал мне тихоДорогой,На тебя похожий человек:– Вот лежим и мерзнем на снегу,Будто и не жили в городах…Я тебя представить не могуВ туфлях на высоких каблуках…
Голос Игоря
Часть войска князя Игоря была конной – дружинники, а другая пешей – смерды, «черные люди».
«Как волков, обложили насПоловцев рати.Несть числа им,Лишь кони дружину спасут.Ну а пешие смерды?..Тяжело умирати,Но неужто мы бросим,Предадим черный люд?»Голос Игоря ровен,Нет в нем срыва и дрожи.Молча спешились витязи,Предавать им негоже.Был в неравном боюСхвачен раненый ИгорьИ порубаны те,Что уйти бы могли…Но зато через ночьПоловецкого ига,Через бездны веков,Из нездешней далиДолетел княжий глас:«Нелегко умирати,Только легче ли житьВо предателях, братья?»
«Мы любовь свою схоронили…»
Мы любовь свою схоронили,Крест поставили на могиле.«Слава Богу!» – сказали оба…Только встала любовь из гроба,Укоризненно нам кивая:– Что ж вы сделали?Я – живая!..
Пластинка
И тембр, и интонацию храня,На фоне учащенного дыханьяМой голос, отсеченный от меня,Отдельное начнет существованье.Уйду… Но, на вращающийся кругПоставив говорящую пластмассу,Меня помянет добрым словом друг,А недруг… недруг сделает гримасу.Прекрасно, если слово будет жить,Но мне, признаться, больше греет душуНадежда робкая, что, может быть,И ты меня надумаешь послушать…
