Ты самая любимая (сборник)
Шрифт:
Буквально назавтра комиссар Федоренко пришел в японский штаб с толстой тетрадкой в руке и сказал:
— Сержант Ёкояма, вы постоянно жалуетесь на плохие условия жизни. Можете вы еще раз перечислить все причины смертности японцев, о которых говорили Каминскому?
Юдзи с опасением посмотрел на его открытую тетрадь. Неужели Федоренко запишет сейчас все его жалобы как агитацию Юдзи против Советской власти и партии большевиков?
Но
— Не бойтесь, ничего плохого лично вам от этого не будет. Зато поможет улучшить ваши условия жизни.
И своими красивыми синими глазами прямо посмотрел Юдзи в глаза.
Юдзи вспомнил кодекс Бусидо, который говорит, что навстречу опасности нужно идти решительно, и снова перечислил все, что говорил Каминскому: ужасные условия в бараках, очень плохое питание, воровство охраны на кухне, жестокое обращение охранников, плохое отопление, антисанитарные условия жизни, отсутствие бани и прачечной, вши и так далее. И несмотря на все это, руководство лагеря безжалостно отправляет на работу в шахты даже больных людей…
Федоренко слушал не перебивая и делал записи в своей тетради. А когда Юдзи закончил, закрыл тетрадь и сказал:
— Все, спасибо. Почему здесь так холодно? Давай топи побольше углем!
— Господин комиссар, как видите, даже для нашего офицерского штаба угля дают очень мало.
— Ничего, топи. Я скажу на складе, чтобы вам добавили.
А еще через неделю, в самом начале весны, майор Каминский исчез из лагеря. При встрече с интендантом Задярным Юдзи сказал:
— Здравствуйте, лейтенант. Скажите, пожалуйста, где наш начальник Каминский? Куда он пропал? Его нет в лагере уже целую неделю!
Задярный посмотрел по сторонам и сказал:
— Каминского больше нет. Понял?
Юдзи испугался, спросил:
— Как это нет? Он умер?
— Для вас и для нас — считай, что умер. Федоренко его съел.
Юдзи испугался еще больше:
— Съел?!
— Какой ты дурной! А еще астроном! — сказал Задярный. — Съел — это не значит съел заживо. Ну, или вмертвую. Да ну тебя! Съел — значит настучал на него, ты понял?
Юдзи понял, что русский язык очень сложный — в нем столько же идиом, сколько звезд на сибирском небе.
Но Задярный, наверное, и сам не любил Каминского, поэтому в конце концов сказал Юдзи очень просто:
— Мудак был этот Каминский! Мало того что держал за жабры Федоренко и Саратову, так еще и сам к этой Саратовой стал клинья подбивать. Внаглую вызывал ее в свой кабинет и трахал прямо на рабочем столе! Какой мужик это стерпит? Тем более комиссар! Теперь Каминского отдали под суд. За расстрел военнопленных и воровство продуктов со склада он получил восемь лет.
18
Первое мая! Праздник! Весна! «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»
Во
Под теплым весенним солнцем таяли ледяные сугробы, ледовые дороги превращались в журчащие ручейки, сливавшиеся в могучие потоки. Талая вода ручьями стекала с холмов и с раскатистым шумом падала с обрывов в крутые овраги. По реке плыли льдины, потом начался весенний паводок. Преображение природы происходило стремительно и неистово.
Наконец японцы увидели черную землю! Когда первого мая они вышли за ворота лагеря, то полной грудью вдохнули теплый весенний воздух. И увидели: в поле проросли дикие травы, над ними поднимается пар. Земля — дышит! Бабочки летают, трепеща крыльями. Твердые, как панцирь, почки берез стали распускаться, молодая листва появилась на кедрах. И птицы клиньями потянулись с юга на север. «Надо и нам бороться за жизнь», — говорили японцы, глядя на мир, восстающий из зимнего оцепенения.
Нонака, помощник переводчика Юдзи Ёкоямы, который раньше служил в финансовом управлении Квантунской армии, а в лагере выучил русский язык, сказал:
— Смотрите, сержант Ёкояма, как над землей поднимаются потоки теплого воздуха! Почему Бог не дал нам крылья? Мы бы сейчас взлетели! Я верю, что когда-нибудь люди научатся летать. Это будет обязательно!
Нонака — поэт. Он каждый день пишет по одному танка и носит в кармане записную книжку — сборник своих стихотворений. За это японцы назвали его «японский Симонов».
Вместе с приходом весны возродились надежды на возвращение домой. Глядя на летящих птиц, один солдат сказал:
— Когда приеду в Японию, первым делом отправлюсь на горячий источник, попарюсь там до вечера, а ночью войду в дом с черного хода.
— Почему с черного? — изумился второй. — Мы же не по собственной воле оказались в плену, а подчинились императорскому манифесту о капитуляции. Я войду в дом с высоко поднятой головой!
— Хватит ерунду молоть! — сказал третий. — Кто, интересно, силком затащил нас на войну, а потом до плена довел? Во всем виноваты император и буржуазия! Вернувшись на родину, мы должны требовать риса и работы, выступать против капитализма и за построение социализма в Японии.
Вдруг — сквозь пар и туман — женский голос:
— Ёкояма-сан! Где вы? Ёкояма-сан!
«Боже мой, — мысленно воскликнул Юдзи, — кто ищет меня?»
— Я здесь, — крикнул он, — я в поле!
Из тумана вышла Татьяна, помощница бухгалтера русского штаба. Поправив длинную каштановую косу, она подошла к Юдзи.
— Добрый вечер, Ёкояма-сан. Вас и вашего комбата вызывает новый начальник. Идите быстрей.
— Спасибо, Таня. Только сбегаю за комбатом Якогавой. Вы подождете нас?
— Конечно, я подожду вас, Ёкояма-сан…
«Ах, эта Татьяна, Боже мой!..»