Ты умеешь хранить секреты?
Шрифт:
— Кошмар, — ужасается Лиззи. — Неужели?
— Это было ужасно! — Я закрываю глаза в новом приступе горчайшей обиды. — Мне еще никогда не было так стыдно. Словно меня выставили… голой перед всем светом. И теперь весь свет знает, что я нахожу стринги неудобными, что я не занимаюсь кикбоксингом, что никогда не читала Диккенса. — Голос дрожит все сильнее, и тут я, неожиданно для себя, громко всхлипываю. — О Боже, Лиззи! Ты была права. Я чувствую себя такой… словом, полной дурой. Он вправду использовал меня, с самого начала. И никогда мной не интересовался. Я… я была для него просто средством исследования рынка.
— Но ты не можешь этого знать! — с досадой восклицает она.
— Знаю! Конечно, знаю. Поэтому его и захватила моя жизнь. Поэтому он и ловил каждое мое слово. Не потому, что любил меня. Просто сообразил, что его покупатель, на которого он хочет ориентироваться, здесь, прямо под носом. Та самая обычная, ничем не примечательная девушка с улицы рядом. При других обстоятельствах он и не посмотрел бы на нее! — Я прерывисто всхлипываю. — Ведь как он описал меня в интервью! Как заурядную серость!
— Вранье! — свирепо шипит Лиззи. — Ты не серость!
— Именно серость. Обыкновенное ничтожество. И я оказалась так глупа, что ему поверила. Искренне поверила, что Джек меня любит. Ну… не совсем любит. — Я чувствую, что краснею. — Ну… понимаешь, испытывает ко мне то же, что я — к нему.
— Понимаю, — кивает Лиззи с таким видом, словно вот-вот заплачет сама. — Ты… в самом деле… его…
Она бросается ко мне и крепко обнимает.
И неожиданно неуклюже отстраняется.
— Надеюсь, я не смущаю тебя? То есть… не завожу или что-то…
— Лиззи, в последний раз — я не лесбиянка! — раздраженно втолковываю ей.
— Ладно, — поспешно соглашается она. — Хорошо. Прости. — Она снова стискивает меня и встает. — Пойдем. Тебе нужно выпить.
Мы выходим на крохотный, заросший плющом балкон, который хозяин при сдаче квартиры описывал как «просторную террасу на крыше», садимся на солнышке и пьем шнапс, купленный Лиззи в прошлом году в магазине дьюти-фри в Германии. При каждом глотке во рту невыносимо горит, но через несколько секунд по телу разливается приятное тепло.
— Мне следовало знать, — повторяю я, глядя в стакан. — Следовало знать, что мультимиллионеры не обращают внимания на таких, как я.
— Невозможно поверить, — в тысячный раз вздыхает Лиззи. — Невозможно поверить, что все это было подстроено. А начиналось так романтично! Он даже не поехал в Америку… и автобус… и розовый коктейль…
— В этом все и дело. — Слезы снова подступают к глазам, и я яростно их смаргиваю. — Это и есть самое отвратительное! Он точно знал, что понравится мне. В самолете я призналась, что мне надоел Коннор. Он понял, что в моей жизни не хватает волнений, интриг и большого романа. Вот и скормил мне все, что, по его мнению, я проглочу. А я верила… потому что хотела верить.
— Ты вправду считаешь, что все было задумано заранее? — спрашивает Лиззи, кусая губы.
— Еще бы, — отвечаю я со слезами. — Он специально преследовал меня, наблюдал, смотрел, что я делаю, хотел влезть в мою жизнь. Вспомни, как он заявился в спальню и всюду совал свой нос! Расспрашивал про каждую мелочь! Наверняка потом все записывал. Или держал в кармане включенный диктофон. А я… я сама же его и пригласила! — Делаю огромный глоток шнапса, и меня передергивает. — Никогда больше не смогу доверять мужчине. Никогда.
— Но он казался таким милым, — скорбно шепчет Лиззи. — Просто не верится, что он циник!
— Лиззи! Пойми! Такие люди не могут подняться на самый верх, не топча по пути людей. Они не имеют понятия о милосердии. Жестокость у них в крови.
— Правда? — удивляется Лиззи, сморщив лоб. — Может, ты и права. Боже, как тяжело такое сознавать.
— Это Эмма! — слышится пронзительный голос, и на балконе, яростно щурясь, возникает Джемайма в белом халате и с косметический маской на физиономии. — Как же! Мисс Я Никогда Не Беру Твою Одежду! Ну, что скажешь насчет моих туфель от Прады?
О Боже. Какой смысл теперь лгать?
— Они ужасно неудобные и жмут, — признаюсь я.
— Я знала! Так и знала! Ты лазишь в мой шкаф! Как насчет моего джемпера от Джозефа? И сумочки от Гуччи? — Джемайма просто в ярости.
— Какой именно? — бросаю я вызывающе.
Она на какой-то момент теряет дар речи.
— Ты брала все! — бросает она наконец. — Знаешь, я могла бы подать на тебя в суд! Потащить тебя в химчистку! — Она машет листком бумага перед моим носом. — Вот здесь список вещей, которые, как я подозреваю, носила не только я. Во всяком случае, последние три месяца!
— Да заткнись ты! Кому нужны твой дурацкие тряпки? — шипит Лиззи. — Эмма ужасно расстроена. Ее предал и унизил человек, которого она любила.
— Ах какая неожиданность! Какая ужасная трагедия! Сейчас в обморок упаду! — язвит Джемайма. — Да я с самого начала знала, что так и будет! Предупреждала же — никогда не рассказывай мужчине всего! Это до добра не доведет! Ну, разве я была не права?
— Предупреждала, что она не получит обручального кольца! — вступает Лиззи. — Откуда тебе было знать, что он окажется на телевидении и поделится со всей страной ее личными секретами? Могла хотя бы посочувствовать! Как не стыдно!
— Нет, Лиззи, она права, — униженно признаю я. — И была права с самого начала. Держи я свой глупый язык за зубами, ничего этого не случилось бы. — Тянусь к бутылке шнапса и угрюмо наливаю себе очередной стаканчик. — Отношения — это и есть война. Шахматная партия. А что я сделала? Выставила сразу все фигуры на доску и сказала: «Вот, бери их голыми руками!» — Я пью шнапс. — Говоря по правде, мужчина и женщина должны скрывать друг от друга все. Все, до последней детали.
— Не могу не согласиться, — кивает Джемайма удовлетворенно. — Лично я сообщу будущему мужу только основные факты…