Ты всё ещё моя
Шрифт:
Осознавая, что вместе с визуальной картинкой исчезли и все звуки, отчего-то нервно сглатываю. Выдергиваю руку из ладони Чарушина и прохожу вглубь помещения. Невольно реагирую на шум воды. Она бежит из четырех сторон массивного каменного столба, который торчит посреди небольшого квадратного бассейна. Судя по тому, что в углу на возвышении находится еще и джакузи, эта комната предназначена для уединения пары. Да и освещение такое, что ненавязчиво настраивает на какой-то интимный лад.
Мое дыхание окончательно сбивается.
–
Кручусь, чтобы встретиться с ним взглядом. И едва это происходит, внутри меня поднимается лавина эмоций, которую я лелеяла весь вечер. Если не весь день, учитывая его утреннюю выходку.
– Ты скотина! Сволочь! Подонок! – выпаливаю одуряюще пылко. Настолько, черт возьми, пылко, что на этом все мои силы и иссякают. Приходится экстренно копаться в себе в поисках новых. – Ты… Ты… Ты знал, что мне будет больно и неприятно! Да, знал!!! И несмотря на то, что я тебе говорила, прислал эти деньги! Намеренно ранил, показывая свое ко мне отношение! Намеренно!!! Я тебя… Я попросту тебя… – о своей ненависти, невзирая на хлынувшие из глаз слезы, сказать не получается.
Когда удается смахнуть проклятые слезы, вижу, как Чарушин, якобы оставаясь спокойным и неподвижным, яростно сжимает челюсти и агрессивно раздувает ноздри.
– Нет, я не хотел тебя ранить, – цедит сквозь зубы. Прикрывает глаза. Мышцы его лица дергаются и играют, выражая какую-то странную муку, словно этот разговор и для него является тяжелым испытанием. – Сознательно не хотел, – уточняет вместе с шумным выдохом. Вновь фокусирует на мне свой горящий взгляд. Обжигает и обездвиживает им. – Ничего эти деньги не значат. Ни о каком моем отношении к тебе не говорят.
– Зачем же тогда ты это сделал?! – выкрикиваю я.
Если бы меня не таскали собственные эмоции, возможно, я бы заметила, как дергается и смещается Артем. Он поворачивается ко мне боком. Кажется, будто пытается отгородиться и, в то же время не в силах отвернуться полностью.
Скашивая взгляд, бросает грубо в ответ:
– Чтобы ты себе что-нибудь купила, очевидно же.
– Бред! – шиплю я. Оббегаю его и встаю лицом к лицу. – Сначала ты демонстративно уничтожил мой подарок! А после, решив, что ранил недостаточно, прислал эти деньги! Знаешь, как это больно? Знаешь?!
Чарушин кривит губы в какой-то раздраженной гримасе и равнодушно пожимает плечами.
– Нет, не знаю.
Если бы не очевидная хрипота голоса, я бы сказала, что ему действительно все равно. Но тон его выдает. А еще… Блеск в горящей темноте глаз усиливается, незамедлительно вызывая у меня желание поежиться.
– Я хочу, чтобы тебе было так же больно! – выпаливаю в пылу агонии. Мотает внутри, закручивает настолько, что едва равновесие держу. А может, и не держу. Либо Артем, либо я – шатаемся. Определить трудно. – Хочу, чтобы ты почувствовал то же, что чувствовала сегодня я! Ясно тебе, Чарушин? Ясно?!
– Ясно, – глухо
– Что мне сделать? Может, подскажешь, м? Потому как кажется, что тебя задеть невозможно.
– Хочешь, чтобы я дал тебе в руки оружие против себя? Это смешно.
И он действительно смеется. Коротко и очень хрипло. Быстро замолкает. И вновь сердито сжимает челюсти.
– Значит, плевать тебе на меня? Все равно, что делаешь больно? Если снова расстанемся, в этот раз не заметишь, правда? Плевать? Как ты там любишь говорить? Похрен?
Слышу скрип зубов и срыв яростного дыхания. Чарушин наклоняется и, быстро шагая, припирает меня к стене.
– А тебе нет? Тебе не похрен? – звенит в ушах его крик.
От страха и еще каких-то эмоций, которые он у меня вызывает, из глаз снова брызгают слезы.
Но ору я в ответ так же агрессивно:
– Нет! Мне не похрен!
– Врешь, – яростно припечатывает с таким видом, будто готов меня размазать по стене.
– Не вру! Если бы мне было похрен, то не было бы и больно… – на последних слогах горло продирает болью, и я резко замолкаю, чтобы сглотнуть и набрать в легкие побольше воздуха. – Если бы мне было похрен, я бы вообще не приходила! Никогда бы с тобой не связывалась! Не было бы ничего, понятно?!
– Зачем тогда? – рявкает Чарушин, впиваясь пальцами мне в плечи. Стискивает до боли, заставляя задыхаться. – Я тебя, блядь, уже месяц спрашиваю! Зачем ты появляешься, а? Зачем ты со мной?!
– Может, потому что я, черт возьми, люблю тебя?! – выкрикиваю для самой себя неожиданно.
Выкрикиваю и бездыханно замираю под непереносимо-тяжелым взглядом расширяющихся будто бы в ужасе глаз Чарушина.
29
На любовь мне давно похрен.
– Может, потому что я, черт возьми, люблю тебя?!
Я не знал, но, оказывается, мое сердце – это граната. Дикарка своими словами выдергивает чеку. Рывок такой мощный, что вместе с ней вытягивает бережливо схороненную мной душу. Чтобы меня убить и этой точенной кровавой раны было бы достаточно, но далее, по всем правилам жизни, следует детонация. И все те горячие и дробно пульсирующие куски плоти, которые я на протяжении дня пытался вернуть в режим безопасной заморозки, со свистами раскидывает по нерушимому периметру моей грудной клетки.
Боль – первое, что я ощущаю. Где-то на задворках теряется тошнотворный восторг. Он больше всего покалечен, необратимо умрет. Уцелевшим приходит ужас. Именно он вознамеривается господствовать в этом адовом пекле.
Едва удается отмереть, резко толкаю свое тело назад и отворачиваюсь. Обхватываю ладонями голову, чтобы остановить бешеную тряску, которая там разыгралась.
Надо бы уйти. Просто уйти. Но я не способен. Игнорирую аварийные сирены, так же стремительно оборачиваюсь обратно к Лизе.