Ты – всё
Шрифт:
А новости… Новости этой ночью – просто охуеть!
Воюют они с Филатовыми. Воюют, мать вашу. А кто позволил?! А?!
Сам не знаю, какой Бог милует не повторить в ту же секунду псалом, в котором говорится, что брат брата убил.
– Если тебе похрен на то дерьмо, в котором эти блядские педомрази изваляли нашу семью, то нам с Егором – нет. Хватит того, что вышло с Усмановым! На хрен благородство! Больше ни одной твари не позволим…
– Молчать! Еще слово, и я тебе башку снесу.
В этот момент реально готов на куски рвать.
Хорошо, что вмешивается охрана. Остужает, насколько это возможно. Переключаюсь снова на Юнию. Глядя ей в глаза, чувствую, как сжимается сердце.
– Ю, – зову, не видя больше ни ее наряда, ни маски, ни чертовой «розочки».
Глаза в глаза. И врубается иллюзия, будто передо мной та нежная трепещущая девчонка, которую когда-то боготворил.
Юния бросает осколок на пол и уносится прочь. В тот же момент прикрываю веки, потому что за грудиной синхронно звенит.
Вдох. Выдох. Вдох.
– Брат… – протягивает Илья.
– Дома, блядь, поговорим, – бросаю я резко.
Не должен, но иду за Юнией. Сохраняя дистанцию, держу на прицеле, пока она движется коридорами второго этажа. Дышу натужно, громко и часто, словно настоящая зверюга. Преследую, не осознавая толком, что собираюсь делать.
У двери технического помещения, ведущего на крышу, сокращаю расстояние. Чувствую волнение Ю. Впитываю ее страх. Раздирает нутро, хоть я и неспособен понять природу этого чувства. В груди возникает новая для меня боль – тяжелая, горячая, пульсирующая. Если это ее… Как она с ней живет?
«Стой. Тормози», – выдает мой разум.
Тебе, блядь, своего мало?
Конечно, нет. Я столько перенес, что другим и не снилось. В какие-то моменты этой проклятой боли было столько, что реально казалось, будто за пределы моего тела выходит. Я в ней тонул. И продолжал сражаться.
Сейчас что?..
БАХ! БАХ! БАХ! БАХ! БАХ! БАХ! БАХ! БАХ! БАХ!
Сердце использует весь имеющийся потенциал. И похрен ему, что во вред. Что себя же пускает в расход.
Втягиваю запах Ю. Чувствую тепло ее тела. Улавливаю все движения в темноте. Это маркеры, которые изменить невозможно, что бы она на себя не надела.
Тянет. Блядь, как же меня к ней тянет.
Больше сопротивляться не могу.
«Господи, дай мне силы», – заряжаю старую молитву.
И с хрипом ловлю Ю сзади в захват. Закрываю ладонью рот, чтобы не закричала, потому как расплывшимся сознанием успеваю понять, что не одни здесь. Притискиваюсь всем телом. На стояк ее беру. Сжимаю так, словно уже получил на то все права.
Встаю на старые грабли, как на лыжи. Они дружно фигачат по лбу, но мне похрен. Я скотина целеустремленная, упертая, выносливая – не соскакиваю.
Сходимся по всем точкам, пазами сцепляемся, и из меня, блядь, вышибает дух. Откидывает к заводским настройкам. К тому времени, когда бесоебил по Ю так люто, что вся жизнь на ней зациклена была. Вращался вокруг, словно спутник. И сейчас… Вращаюсь.
Когда шарахает током, надо бы разжать руки и отлепиться от источника питания.
Надо бы…
Мелкий препирается с Агнией. Надо бы его, придурка, тормознуть.
Надо бы…
Кто-то, издавая массу шума, бурно трахается с той стороны помещения. Надо бы повернуть назад.
Надо бы…
Но все эти «надо бы» тонут в моих собственных ощущениях. Ощущениях, к которым я дорвался, словно наркоман. Принимаю Ю – тактильно, респираторно, внутривенно. И, наконец, перорально – когда Ю требует отпустить и вгрызается в мою плоть зубами.
Только и ждал этого.
Кусаю ее в ответ. Втягиваю сладко-соленую кровь.
– Ян…
Блядь… Молчи хоть. Я на грани.
Торчу, словно всю свою жизнь только тем и занимался. Словно давно и плотно на крови сижу. Словно ни в чем больше не нуждаюсь.
Это неожиданный и потрясающий опыт. Заводит адски. Уровень гормонов в лаве, которую сосет из моей руки Ю, достигает запредельного максимума. Чувствую, как она хмелеет. Сердце бьется так яростно, что кажется, с очередным ударом проломит путь мне в руку.
Не знаю, когда трахну эту новую, зверски желанную Юнию. Но нервы мы друг другу уже ебем. Жадно и беспощадно. Сжигая ту часть структуры, которая отвечает за адекватность.
– Ян Романович… – паникует Ю, едва смещаю руку, чтобы втереть свою кровь в ее кожу.
Затыкаю обратно.
Зализываю не только рану... Сметаю языком всю доступную площадь на шее Юнии, словно больше никогда к ней доступ не получу. Словно она – моя последняя пища. Словно она – мой последний вдох.
С-с-сука…
А я ведь забыл про эти фейерверки, про эту эйфорию, про этот отрыв от реальности, про это гребаное ощущение полнейшего, мать вашу, безумия.
Тело Ю сотрясается. Мелко, но ощутимо дрожит. Этот нервный тик зарождается в каких-то чувствительных клетках мышц и расходится лучами по всему ее организму с таким напряжением, что я, блядь, ловлю вибрации.
– Е-е-ба… Я люблю тебя, Марин… Люблю… Люблю…
Твою ж мать… И тут эта гребаная любовь! Чертовы Шатохины! Неужели нельзя молча ебаться?! Сука, хотя бы без вот этих примитивных мурчалок!
Продолжаю насиловать шею Ю, но подспудно уже жду, когда шандарахнет по корням и затопит болью, которая подтянет к глотке тошноту.
К моему потрясению, этого не случается.
Ни на миг не гаснет огонь. Прожигает грудь.
И тут я понимаю, что моему внутреннему десантнику уже не вернуться на базу. Взорвана моя база.