Ты всего лишь Дьявол
Шрифт:
И снова Джо не удалось услышать, что думает сэр Александр об опекунах старой леди Эклстоун. Дорога, которая шла вверх все круче, повернула, и перед их глазами внезапно возник Норфорд Мэнор, стоящий высоко, на краю широкой, усаженной столетними деревьями аллеи, которая поднималась наискосок к дому двумя слегка скошенными террасами.
— Вот это и есть то место, о котором мы говорили. Но вы спрашивали меня о медицинской сестре. Ее зовут Агнес Стоун, и она…
Прямо рядом с ними из леса на дорогу вышел высокий молодой человек, одетый в свободный пунцовый свитер и черные вельветовые брюки. Сандалии на его ногах держались всего на двух полосках, крест-накрест оплетающих пальцы. Свободно висящие подошвы зашлепали, когда он вышел на дорогу, и может, именно поэтому Джо обратил на них внимание, прежде чем посмотреть в лицо человеку. А было это лицо с ярко выраженными
— Добрый вечер, сэр Александр! — улыбнулся молодой человек и остановился возле них.
— Мистер Коттон. Мистер Робинсон, — представил Джилберн мужчин друг другу. — Мистер Коттон тоже демонолог, как и Ирвинг, — прибавил он, — хотя не относится к этому как к профессии. По образованию он юрист, как и я.
— Хорошо хоть так! — воскликнул Николас с несколько комической поспешностью. — Еще один профессиональный маньяк в этой округе, и я вовсе не удивлюсь, если добрый Господь Бог придет к выводу, что пора, наконец, со всем этим покончить, и шарахнет первой попавшейся молнией в эту старую развалину! Как только Ирвинг узнает, что вас интересуют черти, он немедленно сядет на метлу и прилетит в Велли Хауз, чтобы заключить с вами братский союз. А потом вы уже никогда от него не отвяжетесь. Это жуткий человек.
Джо не ответил, чувствуя, что ничего из того, что он мог бы сказать, не будет уместным.
— Неужели снова какой-нибудь маленький семейный разлад? — улыбнулся Джилберн.
— Разлад?! Разлад — это единственная форма ладить с ним! — Николас яростно тряхнул предметом, который держал в руках. — Если бы он не был отцом Джоан..! И если бы она так не любила это место! И если бы я сам так не любил здесь работать! Меня бы здесь никогда не увидели! Представляете, сегодня, во время ланча… — он внезапно умолк. — Однако, зачем втягивать в это дело ни в чем не повинных посторонних людей… — Он улыбнулся Алексу, и Джо сразу понял, почему Джоан Эклстоун вышла замуж за этого рыжего. Улыбка Николаса была разоружающей, невинной и обаятельной, как улыбка юной девушки. — Достаточно того, что вам самому придется его повидать…
— Это будет для меня большая честь, — успел, наконец, ввернуть Алекс. — Сэр Ирвинг Эклстоун известен как подлинный авторитет.
— О, разумеется! Авторитет в области науки, которая почти никого, кроме него самого, не интересует, а ее основы еще более абстрактны, чем мои скромные картинки. Я, по крайней мере, знаю, чего хочу от цвета и пространства. А он? Я не знаю, зачем вообще живут такие люди! Разве только для того, чтобы портить другим радость общения с природой в их родном отечестве! Его необходимо выселить на экватор, чтобы он изучал там обычаи негритянских колдунов. Он был бы очень счастлив. Не говоря уже обо мне! Нет, вы представляете?! Сегодня он сказал, что мои картины напоминают ему те знаменитые линии, которые чертили приговоренные к смерти ведьмы на стенах темницы замка Галтберг! Нет, вы только подумайте! Знаменитые линии! Да кто об этих линиях слышал? Кто вообще слышал о замке Галтберг? Кто слышал о нем, об Ирвинге Эклстоуне, кроме него самого и нескольких таких же, как он… — Николас умолк и снова рассмеялся. — Извините меня!
И опять у Джо возникло впечатление, что с ним говорит не взрослый мужчина, а десятилетний мальчик, который спохватился, что допустил бестактность…
— Должно быть, я веду себя недопустимо, — сказал Николас, улыбаясь. — Но этот человек выводит меня из равновесия. К счастью, когда я зол, я рисую гораздо лучше. Если бы я его убил, я бы, наверно, стал действительно неплохим художником!
— И что же ты ответил на его замечание об этих линиях? — спросил сэр Александр.
— Ничего! И вот это — самое худшее! Я молча проглотил этот замок Галтберг и закусил салатом… О, Джоан! — он посмотрел на темную дорогу за их спиной.
Она подбежала и остановилась, дыша немного чаще, но — ни следа усталости.
— Я надеюсь, вы не воспринимаете всерьез все, что говорит мой муж о моем отце! — И
— Откуда ты знаешь, что я говорил о твоем отце?
— После того, что он сказал сегодня за ланчем, я знала, что, встретив дядю Александра, ты не выдержишь и расскажешь ему обо всем. — Она обратилась к Джилберну: — Отец сказал, что его картины напоминают…
— О, я уже говорил об этом! Может, хватит на сегодня бегать? Что за поразительное увлечение, которое заключается в многомесячных тренировках и лишениях ради того, чтобы в течение десяти или одиннадцати секунд двигаться чуть быстрее, чем несколько других девушек?!
— Любая победа не длится дольше, — Джоан взяла мужа под руку. — И тут я, по крайней мере, наверняка буду знать, что я первая, вторая или третья. А ты до конца своей жизни не будешь знать, делаешь ли ты именно то, о чем мечтал, или находишься в процессе совершения какой-то ошибки, из которой потом многими месяцами будешь выбираться, отыскивая пути для отступления. А может, я просто люблю выигрывать! — Она рассмеялась. — Ну, так вы идете к нам?
— Нет, — Джилберн покачал головой. — Твой отец еще не знает о приезде мистера Коттона, и вероятно, он сейчас занят. Завтра утром я позвоню ему.
— Да, он сидит в своей пещере, — Николас указал рукой на угловое окно дома, в котором зажегся свет. — Если шторы закрыты днем, это значит, что он работает. Он не выносит дневного света! И такой человек пытается говорить о живописи!
— Николас! — сказала девушка с нарочитой строгостью, хотя в ее голосе не было гнева. — Если вы не идете, будем прощаться. А завтра или послезавтра давайте соберемся на партию в бридж. Может, в воскресенье, ладно?.. После ланча я целых три часа не тренируюсь. Таким образом, если вас это устраивает, а Николас не убежит от меня на натуру…
Алекс поклонился.
— Прекрасно! — Джилберн помахал ей рукой. — Завтра я позвоню твоему отцу, а потом условимся точнее. Я думаю, после ланча в воскресенье — это подходящее время. Праздничный день в деревне ужасен, если его чем-нибудь не разнообразить. Спокойной ночи!
Они направились обратно. Спустя некоторое время Джо сказал:
— Кажется, между тестем и зятем отнюдь не процветает семейная любовь, которая является даром бессмертных богов?
— Решительно нет! К счастью, они редко видятся. Старая леди Элизабет тоже не жаловала Николаса особой симпатией.
— А ведь на первый взгляд кажется, что этого молодого человека должны любить все.
— Да. Я сам, впрочем, очень его люблю. Но история его супружества с Джоан, как бы это сказать… очень современна. Они вступили в брак три года назад, и тогда это всех совершенно ошеломило. Джоан отправилась в Лондон навестить одну из своих подруг по пансионату, нынче молодую поэтессу… Старая леди не усмотрела в этой поездке ничего дурного. Впрочем, Джоан тогда исполнилось восемнадцать лет, и она была уже взрослой, хотя никто не принимал этого всерьез, быть может, потому, что бег, как на него ни смотри — увлечение больше школьного возраста. И вот Джоан в субботу утром уехала в Лондон, а в понедельник вечером вернулась замужней. Мужа она с собой не привезла, а лишь приехала за своими личными вещами. Она спокойно заявила, что ее избранник — гениальный художник, что она его любит, а кроме того, ей ничего не нужно ни от отца, ни от бабушки: она совершеннолетняя, и они могут отнестись к ее решению как им будет угодно. Впрочем, она уже замужем. На вопрос, как давно она знает своего мужа и почему он не бывал в ее доме, она ответила, что ему было бы трудно это сделать, поскольку они познакомились лишь в субботу, и стало быть, ему пришлось бы заранее предвидеть это знакомство. В первую минуту отец и бабушка решили, что это шутка. Однако они перестали так думать, когда девушка показала брачное свидетельство и заявила, что отныне ее зовут Джоан Робинсон. Тогда бабушка пришла в отчаяние и страшно рассердилась. А прошу мне верить — гнев старой леди Элизабет действительно ужасен для человека, который его на себя навлек. Но коса нашла на камень. Я присутствовал при этом. Леди Элизабет сидела прикованная к своему креслу на колесиках и извергала пламя, как артиллерийская батарея, а Джоан стояла перед ней очень бледная, но совершенно спокойная, а когда бабушка на секунду замолкала, чтобы перевести дыхание, девушка повторяла одно и то же: она его любит и она его жена. Ирвинг стоял рядом и не знал, как себя вести, потому что все, что он может обдумать и сказать в течение часа, его мать высказывает за полминуты. Наконец Джоан повернулась на каблуках и без единого слова вышла. И сразу же уехала.