Ты, я и Гийом
Шрифт:
Сама бы я никогда не догадалась, а главное, не решилась – даже если бы знала все механизмы – сделать то, что предлагала мне Уэнди. Она терпеливо объясняла, какие шаги следует предпринять, убеждала, что у меня обязательно получится, нечего бояться – если уж, будучи специалистом по французской литературе, я справлялась с английскими интервью… Я отчаянно мотала головой, пытаясь объяснить, что все это было плохо, что решилась я на такой шаг только от безысходности, а сейчас больше всего хочу спрятаться, испариться – вернуться к себе домой. Уэнди ничего не хотела слушать. Она сказала, что я обязана использовать свой шанс, ради дочери и ради себя: если уж в России не ценят литературу и науку, а это мое призвание, нужно ехать туда, где государство поддерживает и понимает таких людей, как я. Где люди осознали, что преданные своему делу педагоги и исследователи делают будущее. Духовное и интеллектуальное будущее страны.
Уэнди объяснила, что, имея защищенную в российском вузе диссертацию, я вполне могу претендовать на позицию так называемого PostDoc’а [9] в каком-нибудь английском университете. И почему бы не выбрать точкой своей атаки Кембридж? Сейчас важно составить грамотное CV [10] – она поможет собрать список опубликованных тезисов и статей, подать заявки на все, какие только можно, научные конференции. Часто бывает так, что человека замечают именно во время его выступления за кафедрой – если он действительно профессионал – и предлагают позицию в университете. PostDoc, разумеется, не бог весть какая фигура: разрабатывает заданные проекты, делает что скажут, но необходимо с чего-то начать. Главное, чтобы сейчас куда-нибудь взяли, чтобы повезло! А дальше многое будет зависеть от меня – можно, в принципе, и до лектора, и до профессора дорасти, были бы мозги и амбиции.
9
PostDoc – Должность, позволяющая молодому ученому участвовать в разработке научных проектов по заданию научного руководителя или собственной инициативе.
10
Circulum vitae – жизненный цикл (лат.). По сути, резюме.
– А ты в Кембридже была когда-нибудь? – задала я с замиранием сердца свой вопрос: одно дело, когда человек рассуждает чисто теоретически, другое – знает кухню изнутри.
– Конечно! – Уэнди горделиво вскинула голову. – Я там училась.
– Да-а?! – Вот уж не думала, что в таком разбитом состоянии духа смогу найти в себе новые надежды и силы! Я, не скрывая буйного восторга, с объятиями набросилась не Уэнди. Она смущенно улыбнулась мне, но не отстранилась.
– Там здорово! – Уэнди, видимо, решила еще и поддразнить мое воображение. – Студенческая атмосфера. Поклонение науке. Да что там говорить – лучшие профессора, богатейшие библиотеки. А книги, какие угодно, вообще продаются прямо на улице, в лавках и в забитых до потолка букинистических магазинах.
Я нетерпеливо заерзала на стуле: от рассказов Уэнди у моего воображения уже чуть ли не слюнки потекли.
Уэнди продолжала рассказывать взахлеб о жизни Кембриджа, а я уже плохо слышала ее. Перед глазами вырастал самый прекрасный и чудесный город на планете. Город, где история, архитектура, люди – все служит на благо науки. Неужели такое возможно?! Каким же нужно быть счастливчиком, чтобы туда попасть!
– А иностранцев там много? – спросила я с надеждой.
– Много! – радостно улыбнулась Уэнди.
– А среди научных сотрудников и преподавателей? – не унималась я.
– Половина, – успокоила Уэнди.
– Даже среди филологов?! – уже почти на грани остановки главной мышцы в организме прошептала я.
– А чем филологи хуже? – искренне удивилась она. – У меня самой среди филологов много друзей.
После этого разговора меня как подменили. Пропали и отчаяние, и грусть. Вот что значит возрожденная надежда, вот что значит дать человеку шанс и заставить все мысли работать в одном направлении – поиска успеха. Я ничего не сказала о своих намерениях Артему – хотя письмами мы обменивались по-прежнему почти каждый день – и начала с небывалым энтузиазмом готовиться к атаке на британские научные центры. Про работу я практически забыла. Мало того – я еще и Уэнди отвлекала то и дело с просьбами посмотреть тот или иной пункт своего CV. С ее помощью мне удалось выгодно изложить суть диссертации и составить такой внушительный список своих опубликованных научных статей, вспомнив все, включая изданное еще в студенческую пору, что самой становилось страшно. Неужели я и в самом деле такая умная?! Проблема, как объяснила мне Уэнди, была только в том, что зарубежных публикаций у меня мало – всего две, да и те на французском. Нужно было срочно выпустить какие-нибудь статьи и в Англии. И я, с небывалой энергией, кинулась искать с помощью Уэнди подходящие для намеченного дела британские журналы. Пять статей были написаны за недельную бессонницу и отправлены адресатам. Две ушли с сопроводительным письмом от Уэнди к каким-то ее студенческим друзьям. Одно письмо я случайно прочитала, и оно меня растрогало до слез: «Майкл, привет! Как твои дела? Надеюсь, в порядке. В приложении посылаю небольшой материал для вашего университетского журнала. Прочти. Мне понравилось – очень современная и тонкая трактовка эротической прозы Аполлинера. Да и тема не затертая, уверяю тебя, читателю будет интересно. Говорю как журналист журналисту. Яна Семенова сейчас работает у нас. Целеустремленная и умная девушка. Она из тех людей, кто не сдается и добивается успеха, несмотря на трудности. Знаешь, если б я вдруг оказалась на ее месте, даже и не знаю, что бы со мной было. Но русские женщины, по-моему, сделаны из другого теста. Они все могут, на все готовы, ко всему способны. Подробнее объяснить не смогу – если когда-нибудь увидишь, сам поймешь. Будет время – пиши. Работы у нас уже немного, так что быстро отвечу. Удачи! Уэнди».
Неужели Уэнди действительно считает, что я умная и целеустремленная? А как же все эти позорно проваленные интервью, как моя врожденная неспособность к бизнесу? Мне-то казалось, что со стороны я кажусь обыкновенной неудачницей, самонадеянной дурой – уверена, что только так и думают обо мне другие: Света, например, Беатрис. Мнение Уэнди прибавило мне сил.
Время шло. Стремительно приближался день отъезда журналистов. Две статьи из пяти отправленных были приняты (одна из них не без помощи Майкла), но публикации ожидались только в октябре-ноябре. Меня даже пригласили на одну конференцию в Кембридже, в декабре, – не совсем, правда, по моей теме, но можно было бы и съездить. Чем черт не шутит. Но, подсчитав предстоящие затраты, я отказалась от этой мысли: где я возьму полторы тысячи долларов?! Я могла ехать только по приглашению на работу – тогда бы билеты, визу и проживание мне оплатили. Но от научных центров и университетов, в которые я отправила CV, ответов не приходило.
Журналистам оставалось пробыть в Москве всего одну неделю. Никто уже толком и не работал – перед смертью не надышишься. Тем более что всевозможных интервью, да и заказов на рекламу, гаврики мои британские насобирали вполне достаточно, чтобы считать свое трехмесячное пребывание в Москве не только окупившимся, но и очень даже прибыльным. И это несмотря на мою подрывную деятельность. Все-таки не перевелись еще на Руси доверчивые и добрые люди! Настроение у моих коллег было весьма дружелюбным: даже мне, неоднократно вставлявшей им палки в колеса, выдали что-то вроде премии. Целых двести долларов! Преданной делу Светлане отвалили, разумеется, гораздо больше, но я в подробности не вдавалась. Пятьдесят долларов я отвезла Алексею Константиновичу в агентство, как обещала (давно уже собиралась), а еще пятьдесят потратила на подарки журналистам – купила каждому по русскому сувениру и еще полдюжины бутылок московской водки. Сама не знаю, как доперла. А когда доперла – поняла, что это я зря. Поскольку пить мы начали в тот же день и не просыхали до самого момента их отъезда в аэропорт. Последние дни в Москве оказались для меня окутаны смутным туманом – помню только, что постоянно чего-то ждала, но ожидание это успехом не увенчалось. Перед расставанием мы с Уэнди обменялись почтовыми адресами – свой я написала для нее на салфетке: что-то ничего другого под руку не попалось. А потом краем глаза заметила, как Светлана, убирая со стола, воровато оглянулась и сгребла салфетку в кучу с другим мусором. «Ну и черт с тобой», – пьяно подумала я.
Перед уходом я в последний раз проверила свой почтовый ящик, в последний раз поняла, что ждать больше нечего, и поехала на вокзал. За билетом.
Нельзя сказать, что мне жаль было уезжать. Вовсе нет! Мы с Москвой отдали друг другу все, что смогли. И свою романтику, и свои жизни, и свое время. Ну что поделаешь, если во всем не совпали. Не было здесь для меня возможности реализовать свои внутренние силы, свое предназначение. Хоть и говорил Карим, что «в Москве всем места хватит». Нет, все-таки не всем. Только тем, кто готов бесконечно «прогибаться под изменчивый мир» – спасибо Макаревичу, сама бы я так точно не отразила – и подламывать себя под рельефы нашего каверзного времени. Времени, перегруженного заботами о деньгах, выгодных взаимодействиях и власти. Не мое это все. Не мое.
Я уезжаю домой, к своей любимой Кате. Возвращаюсь к работе, которая мне по душе. Проживем как-нибудь: не я одна такая. Что поделаешь, если каждому отмерена своя доля удачи – видимо, мне ее выдали совсем чуть-чуть. Ну, ошибалась Уэнди, говоря, что такие, как я, добиваются успеха, ну не сложилось в моей судьбе любви на всю жизнь, ну не смогла я избежать ошибок и обид. И что ж? Все равно в Москве я была счастлива много раз. Все равно научилась любить по завету Аполлинера так, как дано немногим. Все равно теперь есть на свете такой город – Москва моей любви. Не стоит ссориться и портить отношения с ним из-за того, что в итоге ничего не сложилось. Нужно сохранить его в памяти и ценить.
И я старалась сохранить – смотрела в окно поезда сосредоточенно, до рези в глазах, чтобы навсегда оставить в сердце этот печальный и величественный образ. Поезд странно дернулся – видимо, прицепили паровоз. Я сидела и размышляла, позвонить Артему или не стоит: приеду домой – потом напишу, все объясню. А пока думала, телефон пропищал, дважды и с надрывом. Я со вздохом извлекла его из сумки, досадуя на то, что Артем решил написать мне в такой неподходящий момент – больше эсэмэсок никто не присылал. Теперь вот придется сознаться, где я и что. Он начнет уговаривать остаться в Москве, попробовать еще раз. Ну, нет у меня больше сил сражаться! Отпустите меня с миром – о большем не прошу. Я поднесла телефон ближе к глазам и обомлела – на крошечном экране высветились слова, смысл которых я не смогла осознать с первого раза: «Я люблю тебя. Ты еще помнишь, что обязана подчиняться мне во всем? Переезжай ко мне в Кембридж вместе с Катей».