Тяга к свершениям
Шрифт:
– А почему сократили?
– Не знаю! Пришел вчера получать пенсию, а там копейки начислили. Пять тысяч! Вот как на них можно жить?!
– И что теперь думаешь делать? – сухо и строго спросила у Майского Юлия Романовна, желая, наконец, прекратить жалкие причитания сына и своим вопросом и тоном разозлить, морально подтолкнуть его к действию.
– Пойду завтра в пенсионный фонд, но уж точно так это не оставлю, – решительно повернулся к ней Майский. И действительно настрой матери будто бы передался ему: в его голосе и взгляде исчезло сейчас то растерянное негодование, которое хорошо просматривалось прежде, а каждая следующая фраза придавала ему еще больше уверенности, звуча все тверже и убедительней. –
Сказав это, Майский с какой-то особенной решимостью потянулся к вазе с фруктами, взял из нее банан и, прижав его к груди предплечьем левой руки, правой принялся суетливо и неловко очищать от кожуры.
– Фрукты-то надо было почистить, – увидев неуклюжие жалкие действия Майского, вдруг всколыхнулась Марина, будто укоряя саму себя в недосмотре, и, взяв вазу, быстро вышла с ней на кухню.
Несколько минут все сидели молча уставившись в телевизор, но никто не смотрел и не вслушивался в то, что там передавали – каждый думал о своем. Вскоре вернулась Марина: в руках она держала широкую тарелку, на которой были уложены нарезанные бананы, очищенные и разделенные на дольки мандарины и четвертинки яблок, с аккуратно вырезанными сердцевинами. Воздух в комнате наполнился свежим и соблазнительным ароматом только что разрезанных фруктов, и все присутствующие, уже порядком проголодавшиеся от длительного ожидания, дружно разобрали себе кто что.
– Смотрел… ц-ца… вчера передачу, – смачно причмокнув, начал Леонид Федорович, аппетитно разжевывая несколько мандариновых долек зараз. – Предлагают… ц-ц… Ленина вынести из мавзолея… т-ца… и по этому поводу даже закон какой-то особенный принять.
– Да об этом уже двадцать лет говорят, – с раздражением в голосе отозвалась Юлия Романовна. – И одни только разговоры.
– А чего ты завелась-то? – насторожился Леонид Федорович; резкая реакция супруги невольно смутила и встревожила его, так что он даже перестал жевать. – Я просто сказал, что передачу вчера видел.
– Все эти передачи – одно по одному. Что тут думать то: давно уже надо убрать.
– Убрать? – включился в разговор Майский.
– Да убрать.
– И куда ты предлагаешь его убрать?
– Как куда? Похоронить, конечно.
– Зачем?
– Что значит зачем? – нахмурилась Юлия Романовна.
– То и значит – зачем хоронить?
– Затем что это ненормально, когда в самом сердце страны лежит, как на витрине, мертвое тело.
– А может для кого-то этот человек как личность, как символ имеет большое значение? – заметно возвысив голос, сверкнул глазами Майский.
– Пусть имеет. Я же не предлагаю его памятники сносить. Я говорю о том, чтобы убрать тело и придать земле.
– Да зачем убирать?! – совсем вспылил Майский. – Может быть, тебе он глубоко безразличен – я это вполне допускаю, но никто же не заставляет тебя ходить и смотреть на него. Тело не на улице – в здании находиться. Лежит да и лежит себе – что тебе не нравится?! – уже требовал он от матери ответа.
– Мне не нравится то, что человеческое тело не погребено как полагается – по христианским обычаям, – уверенно и четко выговорила Юлия Романовна, считая, по-видимому, приведенный довод совершенно неоспоримым и нисколько не поддаваясь соблазну по примеру сына перейти к разговору на повышенных тонах.
– И только? – несколько успокоившись, насмешливо оскалился Майский. – А что значит: «погребено по христианским обычаям»?
– Ты прекрасно знаешь, что это значит, – грозно взглянула на сына Юлия Романовна.
– Нет, не знаю, – продолжал стоять на своем Майский.
– Это значит – предано земле.
– То есть согласно христианской вере мертвое тело должно быть
– Обязательно.
– Интересно, – ехидно ухмыльнулся Майский. – А когда ты в Св-ское ездила поклониться святым останкам, тебя не смущало, что тело не предано земле, как «полагается по христианским обычаям»? – обратился он к матери, сделав особенный акцент на слове «полагается», желая подчеркнуть необязательность этой нормы с точки зрения самой же церкви.
– Ха-ха-ха! – натужно засмеялась Юлия Романовна. – Ты сравнил, конечно, канонизированного святого с антихристом! – парировала она в пылу, вовсе не поняв сути иронии сына.
– Конечно, это абсолютно несопоставимые личности, – заметил Майский уже совсем спокойно: почувствовав силу своей позиции, он перестал горячиться. – Ленин – величайший деятель, идеи которого даровали такие свободы и равенство между людьми, которые до него русский человек и во сне не мог себе представить; и святой – имя и дела которого совершенно никому не известны, – тут он прищурился и, заглянув матери прямо в глаза, спросил: – Как, кстати, звали этого святого? Остатки которого лежат в Св-ском?
Это, конечно, был нокаут: Юлия Романовна замялась, решительно не зная, что ей ответить. Рожденная в Советском Союзе она, как и подавляющее большинство граждан, не была верующей – у нее вполне хватало забот и без религии. Когда же Союз рухнул, и в образовавшемся духовно-идеологическом вакууме стала набирать силу пропитанная душистым ностальгическим ароматом христианская религия Юлия Романовна, не любившая отставать от модных тенденций, принялась активно внедрять ее в свою жизнь и в жизнь своей семьи. Она накупила и обставила дом иконами, изучила все церковные праздники, начала читать молитвослов и даже на старости лет повела мужа под венец, что ей настоятельно рекомендовали сделать для укрепления брака. К этому же периоду жизни Юлии Романовны относилась и предпринятая ею вместе с набожной старушкой-соседкой поездка в поселок Св-ское, в находящийся там мужской монастырь, с целью посетить святые мощи и получить от них божественную благодать. Это паломничество действительно запечатлелась у нее в памяти и по приезду домой она и вправду некоторое время пребывала в более приподнятом, нежели обычно, расположении духа; но со временем волна всеобщего интереса к религии ослабла, и Юлия Романовна тоже заметно к ней охладела. Она упорно продолжала называть себя верующей, носила крестик и каждый год на пасху появлялась в церкви, но вспомнить хотя бы даже имя святого, мощи которого посещала, была сейчас не в состоянии.
Молчание опасно затянулось. В отчаянии Юлия Романовна уже хотела взорваться, но раздавшийся звонок разрядил обстановку и Марина, больше других обрадовавшись ему, буквально побежала открывать дверь.
II
– Ну наконец-то. Все уже заждались, – сказала Марина входившему в квартиру Роману. Выглядел он уставшим: плечи его ссутулились, глаза припухли, а во взгляде читалась слабость и безразличие.
– Пришлось чуть-чуть задержаться, – произнес он, с облегчением опустив свою сумку на стоявший в прихожей стул и начав разуваться.
– Попали в аварию, – добавил Дульцов, вошедший сразу вслед за Романом. Голос его звучал бодрее и на лице была улыбка, но вид он имел почти такой же замученный.
– В аварию? – взволнованно переспросила Марина и посмотрела на мужа.
– Да так, Артем чуть-чуть машину помял, – постарался ответить Роман как можно более беспечно, всем своим видом показывая, что ничего страшного не произошло и ей не о чем беспокоиться.
– Ладно, потом расскажешь. Проходите, – позвала их Марина. Слова мужа успокоил ее, да и к тому же все, похоже, были живы и здоровы.