Тяжелый круг
Шрифт:
— Вот смотрите, пудреница — настоящая кожа. Откуда бы, думаете? Из Генуи! Подумать только! — Анна Павловна прижимала пудреницу к щеке. — Прямо Средиземным морем пахнет! У меня никогда не было хороших вещей, — грустнела она, — все из реквизита. Это вам хорошо. Вы молоды, а одеты, как мальчик из модного журнала.
— Я очень беспокоюсь за вас, Анна Павловна, мне кажется, заведующий тотализатором уже что-то подозревает…
— Ах, опять начинает! Бросьте! Вы же не хотите, чтобы
Этого Олег никак не хотел и старался держаться тон в тон со своей новой приятельницей.
— Мы с вами понимаем друг друга, — щурила глаза Анна Павловна. — Вы, я уверена, тоже в душе артист. Внешность у вас, во всяком случае, хоть на экран!
Когда в поле зрения Олега попадались какие-то Виолеттины вещи — книжки, обруч, маленькие чешки, в которых она занималась гимнастикой, — он отводил глаза, делал вид, будто и не замечает их, и сидит здесь исключительно ради Анны Павловны.
— Признайтесь, Олежа, — расшалилась однажды Анна Павловна, — как вы представляете себе высший момент своей судьбы?
Он ни минуты не сомневался — как, но сейчас охотно подыграл ей:
— Я еду в Южную Каролину на самый знаменитый в мире стипль-чез. Костюмчик на мне исключительно бархатный, черный, конечно. Пиджак удлиненный, брюки — трубами, без складок, естественно. Представляете? Батничек, разумеется, исключительно красненький. К черному ничего будет, да? — Он воодушевился. — Колесики на ногах — сабо, высокие.
Анна Павловна посмеялась несколько странно:
— Ну а на голове?
— Э-этого я вам не могу пока сказать. Как будут носить, так и у меня будет.
— А в голове? — Она хохотнула.
— Приятная пустота и легкость.
Разве может быть одновременно и приятно, и противно? Оказывается, может. Этот момент наступал, когда она протягивала Олегу свежеотпечатанную программку — разметить фаворитов.
Но очень скоро Анна Павловна поняла, что на одних фаворитах не озолотишься: «Навар — на рубль гривенник».
Женщина изобретательная, она нашла другой интересный ход: просила назвать тех лошадей, которые уж ни в коем случае не могут прийти первыми. Она подавала сведения заведомо неверные — будто бы на негодных лошадей ставки вовсе никто не делал, продавала старые, загодя приготовленные билеты, за которые отчитываться было не надо, а деньги забирала себе. Но и тут выигрыш — всего несколько рублей, а риск огромный: а ну, как заведомо плохая лошадь каким-то чудом да придет первой — выигрыш будет колоссальный, а выплачивать его придется Анне Павловне из собственного кармана.
Прикидывала она и так и эдак, пока не набрела на вывод: играть надо редко, подкарауливая крупную выплату, которая может сложиться либо случайно, либо должна быть сделанас помощью жокеев. Случаю Анна Павловна не доверяла, выбрала ход единственно надежный — пытаться предопределить результат скачек.
Сумела найти общий язык с Зябликом и Какикавой, но увидела, что толку от них мало, потому что погоду в скачках делают не они, а Наркисов, Касьянов и Николаев.
6
Закончив работу, Анна Павловна спустилась с третьего этажа трибун, где была ее касса, чтобы найти Виолетту и с ней вместе пойти домой.
Стоя возле умывальника в конце сумеречного коридорчика конюшни, она наблюдала, как жокеи и конюхи разносили по денникам овес в ведрах, потом все стали брать по беремени сена и упихивать его в рептухи, специальные сетки, подвешенные персонально для каждой лошади. Когда уж и опилки с соломой были обновлены, и каждый запор на дверях денников проверен, появился усталый Амиров.
— Утомились, Николай Амирович? — Когда хотела, эта дама так умела смотреть в глаза, что человеку начинало казаться: преданней ее в свете никого нет, а преданность ждет награды… она ждет доверительности, откровенности… черт ее знает, чего такого она ждет, что не по себе делается, — Амиров только крякнул досадливо да рукой махнул. — Две неудачи сегодня? И все — Олег… Даже странно, что с ним такое? — И жутковато было Анне Павловне выговаривать эти слова, и хотелось нестерпимо узнать реакцию Амирова: просто злится или уже подозревает что-то?
Да, лучше было бы не соваться со своими вопросами — ответ был ужасным:
— А вы разве не знаете, что Олег у нас тотошником стал?
Это было так неожиданно, что все конюхи растерянно застыли на своих местах, а тренер продолжал все так же громко, чтобы вся конюшня слышала:
— Николаев нынче два раза налево съездил.
Невольно оглянувшись и внутренне ахнув — не выдала ли этим себя, — Анна Павловна повлекла Амирова под руку вон, на свежий воздух.
— Неужто вы всерьез полагаете?..
— Кабы не полагал, не говорил бы.
Они медленно шли вдоль трибун, замусоренных билетами, стаканчиками из-под мороженого, картонными тарелочками из-под шашлыков и бутербродов.
— Можно ли поверить, что смирная, объезженная Прагма сама махнула через метровые кусты? Что она, сумасшедшая? Нет, я вас спрашиваю: она может быть сумасшедшая? На Фальстафе ехал собачьим кентером, а на финише три ошибки совершил, и все три с Зябликом связаны. С Зяб-ли-ком, вы знаете, что он лохматый?