Тяжелый песок
Шрифт:
Так погиб мой отец Яков Ивановский, пятидесяти двух лет, уроженец города Базеля в Швейцарии.
К сожалению, его признания, его смерть никому не помогли.
На Базарной площади сооружается еще одна виселица, уже с десятью свисающими с перекладин петлями, сгоняют жителей города и железнодорожного поселка и выводят на площадь всех Сташенков: Афанасия Прокопьевича, его жену, сына Андрея, невесток Ксану и Ирину, внука Костю, внучек – Марию, Веру, Нину и Таню; Афанасию Прокопьевичу – семьдесят два года, Тане – десять лет, все со связанными за спиной руками, и у всех на груди таблички: «Они помогали партизанам», – и ставят на табуреты под виселицами.
Знаете,
Вечная им память! Вечная слава мужественным сынам и дочерям белорусского народа!
24
Мать видела труп повешенного отца. Он висел три дня – фашистская норма, фашистский стандарт. В этом смысле отца постигла участь других публично повешенных. Но эти три дня были последними днями гетто.
Немцы были большие мастера камуфляжа. На воротах Освенцима висела надпись: «Arbeit macht frei» – «Работа делает свободным». Работа была одна – задыхаться в газовых камерах, свобода тоже одна – освободиться от этой страшной жизни. Но сентябрь сорок второго уже не сентябрь сорок первого – теперь люди знали истинную цену этим изречениям.
И потом маленький городок, все очень близко. Вот гетто, а рядом «арийская» улица; вот живут порядочные люди, а рядом полицай, и что знает полицайка, часто знает жена порядочного человека. И во многих домах офицеры из «виршафткоманды» – учреждения по эксплуатации хозяйства района – и просто солдаты, и могут случайно, а иногда и не случайно обронить слова, которые позволяют о многом догадаться. И юденрат связан с городской управой, и там, представьте, тоже попадались порядочные люди. И у работающих на предприятиях все чаще отбирают рабочие карточки, значит, завтра в лес, если ты на это годен, а если не годен, жди, когда тебя отправят на поляну, в яму. Как птицы чувствуют приближение бури, как звери ощущают первые подземные толчки, так и эти люди поняли, что наступает их час, готовится последняя, окончательная акция.
Тринадцатого сентября двадцать женщин были направлены в бывшее ФЗУ на уборку – мыли, скоблили, чистили, приводили в порядок отхожие места, перетаскивали со склада кровати, постельное белье, столы, стулья и шкафы, вешали умывальники. Готовилась казарма. Для кого? И сведущие люди подсказали: для «зондеркоманды А» из Чернигова. «Зондеркоманда» означала уничтожение гетто.
Тут же моя мать дала знать об этом дяде Грише... Но как?
После налета на станцию режим опять ужесточился, немцы усилили охрану, патрули, кордоны, перекрыли дороги, хватали каждого; дядя Гриша опасался появляться в гетто, не посылал своих людей, связь на некоторое время нарушилась. Но сообщить о предстоящей акции надо во что бы то ни стало. И встал вопрос: кого послать? Не в лес даже, в лес при таких условиях добраться невозможно, а хотя бы в ближайшую деревню, там был человек Сидорова, мама, видимо, его знала. Но и до ближайшей деревни тоже невозможно добраться; все дороги, все тропинки блокированы. Единственный, кто мог добраться, только маленький Игорь. До сих пор все его рейды проходили благополучно, но, повторяю, условия изменились, хватали каждого, кто находился вне своего населенного
Но на обратном пути, уже почти в городе, патруль задержал Игоря.
– Ты знаешь дорогу к партизанам, – сказали полицаи.
– Я не знаю никаких партизан, – ответил Игорь.
– Куда ты ходил?
– В деревню.
– Зачем?
– Поесть просил.
– Тебе дали?
– Дали.
– Кто дал?
– Тетенька одна дала.
– Пойдем, покажи нам эту деревню, покажи нам эту тетеньку.
– Не пойду. Она мне хлеба дала, а вы ее за это убьете.
– Не убьем, ты только покажи ее нам, тогда мы поверим, что ты не ходил к партизанам.
– Нет, не покажу, вы убьете ее.
Его и нагайками и плетьми, а он, понимаете, уперся, ни в какую: не покажу, и все, она мне хлеба дала, а вы ее убьете.
Восемь лет мальчишке, а вот такое придумал и твердил одно: «Она мне хлеба дала, а вы ее убьете»...
И опять площадь, опять изможденные существа, напоминающие людей, опять моя мать, уже только с Олей. И в середине площади Игорь на коленях, с завязанными за спиной руками. И за ним эсэсовец с секирой. Где они ее раздобыли – понятия не имею. Старинная секира, клинок в виде полумесяца. Знаю только, что она служила эсэсовцам для потехи, во дворе комендатуры, они забавлялись ею следующим образом: ставили ребенка на колени с завязанными сзади руками, приказывали наклонить голову и ударяли секирой. Пари выигрывал тот, кто с одного удара разрубал ребенка точно пополам. Так они забавлялись во дворе комендатуры, теперь устроили забаву для всех.
Штальбе сказал моей матери:
– Твой внук ходил к партизанам. Если он покажет дорогу, то будет жить, если не покажет – умрет.
– Он не знает дороги к партизанам, – ответила мать.
И тогда Игорь закричал:
– Бабушка, я боюсь!
И мама ответила:
– Не бойся, Игорек, они тебе ничего не сделают, опусти голову и закрой глаза.
Игорь наклонил голову и зажмурился, палач поднял секиру и разрубил Игоря точно пополам, мастер был. Ударила кровь, но на палаче был кожаный фартук, и он не запачкался.
И Штальбе, бывший школьный учитель, объявил:
– Так будет с любым ребенком, обнаруженным вне гетто. Запомните!
Потом сказал моей матери:
– Подбери своего внука, никто за тебя этого делать не будет.
Мать сняла с себя лохмотья, завернула в них окровавленные останки Игоря, отнесла домой, и в этот же день похоронная бригада забрала его и похоронила на кладбище.
А перед дядей Гришей встал вопрос: что делать?
Сказать, что это был серьезный вопрос, серьезная проблема, – значит ничего не сказать. Это был неразрешимый вопрос, неразрешимая проблема.
Восстание? Но во всем гетто всего два-три десятка людей, умеющих кое-как владеть оружием, кучка подростков против регулярных войск. И где они будут обороняться? На двух улицах? В деревянных домах? Достаточно поджечь один дом, чтобы сгорело гетто со всеми его обитателями.
Пробиваться в лес? Как? Трехтысячным табором, толпой беженцев, сквозь кордоны и заградительные отряды, по открытой местности? Даже если допустить фантастическую возможность того, что удастся выйти из гетто и пробиться в лес, то что делать дальше? Как кормить людей, содержать, защищать? Надвигается осень, а за ней зима.