Тяжесть короны
Шрифт:
И мне нужно смириться с этим, научиться успокаивать сердце, каждый раз отзывающееся болью на скользящий по мне взгляд равнодушного Ромэра. Нужно смотреть на ситуацию трезво. Нужно, даже если и тяжело.
Ромэр и Клод вскоре ушли, а мы с адали остались готовить и ждать Дайри. Девочка должна была, как обычно, прийти часам к девяти, до того, как становилось жарко. Судя по избранному блюду, Летта желала меня отвлечь. Мы готовили пиннули, маленькие конвертики из теста с разными начинками. Работа кропотливая, монотонная и легкая, особенно в сочетании с разговорами. Темой беседы в тот день стали традиции. Празднование Середины зимы в Шаролезе
Летта затеяла разговор на ардангском, чему я была только рада. Это помогало справиться с горечью из-за безразличия Ромэра. Признаться, поэтому не сильно заботилась о том, какой отклик будут иметь мои слова. Всё равно ничего секретного и тайного не говорила. Больше внимания уделяла сохранению неуверенности в подборе фраз. Нужно было следить за тем, чтобы не использовать сложные и «незнакомые» слова и грамматические формы. И я рассказала немного о своем детстве, даже упомянула «семейные ужины», введенные отчимом.
— А на первый взгляд он кажется неплохим человеком, — полушепотом прокомментировала женщина, внимательно слушавшая меня.
— Я тоже так долго считала, — признавшись, закусила губу, пытаясь совладать с эмоциями. Общество Ромэра и его родственников на меня плохо влияло. До близкого знакомства с ними не испытывала таких сложностей с маскировкой чувств. Ни ненависть к Дор-Марвэну, ни постоянная злость, вызванная необходимостью сохранения видимости хороших доверительных отношений, ни презрение, которое испытывала к Нурканни… все это осталось скрытым от посторонних настолько хорошо, что правде бы вряд ли поверили. — Но страшней даже не это. Боюсь, брат до сих пор не понимает, каково истинное лицо его кумира.
— Он узнает, — утешила Летта.
— Да, наверное, — невесело усмехнулась я. — Вопрос только в том, когда это произойдет и не будет ли слишком поздно.
— Нэйла, — серьезно сказала адали. — Даже если в какой-то момент жизни тебе кажется, что хуже быть не может, верь, что все разрешится хорошо.
Я не смогла скрыть иронию во взгляде, но Летта не обиделась нисколько.
— Небеса вернули мужу, мне, всей стране Ромэра, когда, казалось, самые смелые и отчаянные надежды умерли. Я верю в удачу, счастливое завершение восстания, верю, что у тебя все сложится хорошо. И ты верь.
Ее голос звучал убедительно и уверенно.
— Я стараюсь, но порой мне очень трудно…
Летта не ответила, только потянулась через стол и положила ладонь на мои сцепленные пальцы, невольно напомнив мне вчерашний разговор с Ромэром, его незавершенное движение. Словами не высказать, как больно мне порой было находиться в этом доме… Я не смогла больше смотреть на Летту, поспешно отвела взгляд, сморгнула предательские слезы. Адали сделала вид, что не заметила. Мы помолчали, занятые каждая своими мыслями. Летта отняла руку и ровным спокойным голосом попросила:
— Расскажи о брате что-нибудь. Юный король Шаролеза — загадка для большинства ардангов.
— Почему? — наблюдая за тем, как женщина раскатывала следующий кусок теста, спросила я.
— О нем редко говорят, — пожала плечами Летта и добавила, лукаво усмехнувшись. — А если ставленники Стратега Брэма не обсуждают, то нашим осведомителям не к чему прислушиваться.
— Ясно, — хмыкнула я.
Такое положение вещей не удивило. Действительно, зачем говорить о короле, если страной на деле правит отчим? Я понимала интерес адали, но не сразу сообразила, с чего начать. Слепив еще три пиннули, решила, что начинать все равно придется. И лучше сделать это скорей, потому что пауза затягивалась и постепенно становилась неприятной.
— Признаться, ты застала меня врасплох, — я смущенно улыбнулась. — Прежде никогда ни с кем не обсуждала брата… Он хороший, добрый, умный. Я его очень люблю, но, думаю, ты не это хотела услышать.
Я в некоторой растерянности смотрела на Летту.
— И это тоже, — адали тепло улыбнулась. Удивительно, как одна и та же женщина может вызвать разные воспоминания. Теперь мне на мгновение показалось, что вернулась в детство. В большую кухню в детской части замка, к массивному столу, к уютной родной женщине в белом переднике, к запаху выпечки…
И незримую плотину прорвало. Я перешла на шаролез и рассказывала о своем детстве, о маме, о Брэме, вспоминала кормилицу, говорила об Ариме. Потому что он, даже будучи сыном Дор-Марвэна, оставался моим братом. Я больше не отделывалась сухими казенными фразами, обозначая свое прошлое невнятными мазками. Говорила честно и не жалела красок…
Возможно, откровенничать и открываться было неразумно. Можно сказать, что я безоговорочно доверяла Летте, но такие слова были бы отчасти неправдивыми. Просто в тот момент мне было все равно. Я нуждалась в возможности выговориться, в отдыхе. Должна была хоть ненадолго отмахнуться от всех забот, отвлечься. Дома, в Ольфенбахе я в такие дни приходила к кормилице, здесь роль отдушины сыграла Летта. И это счастье, что у меня была адали.
— Ты ни разу не сказала, как выглядит Брэм, — улыбнувшись, заметила адали.
— Он очень похож на отца, — повела плечом, чуть склонив голову набок. И, только завершив жест, поняла, что скопировала движение Ромэра. Но через силу улыбнулась, словно ничего не произошло, запретила себе думать об арданге и продолжила говорить о брате. — Когда вырастет, тоже будет высоким. Русоволосый, красивый, зеленоглазый.
— Знаешь, Ромэр тоже очень похож на своего отца. У нас в таких случаях говорят «Сын — отражение молодости». Когда ниар был ребенком, он и по характеру сильно напоминал Рене. Такой же открытый и веселый. Душа-человек… — Летта вздохнула. Она хотела скрыть горечь, не обременять меня своими переживаниями, но настроение адали выдало выражение глаз. — Вот оглядываюсь назад… он так изменился, стал замкнутым. Конечно, мы все изменились. Никогда бы не подумала, что Ловин, например, станет священником, но после смерти родителей он посчитал этот путь единственно возможным, — она повела плечом, бросила грустный взгляд на оставшееся тесто и села, отложив скалку. Я заметила, что руки адали дрожали, поэтому она сцепила пальцы. — Война всех изменила. Но ниару досталось больше всех. Смерть Рене, ранение Клода… Ты, наверное, знаешь, что муж умер бы, если бы Ромэр не вытащил его с поля боя. Потом вторая волна. Потом Артокс и плен. Я с ужасом представляю, что ему пришлось вынести… Неудивительно, что он закрылся ото всех.
Да, с Леттой трудно было не согласиться. И мне хотелось верить в правильность ее рассуждений, оправдывать холодность и отчужденность Ромэра пленом, навалившимися проблемами. Если бы не одно «но».
В логике Летты была брешь. Казалось бы, почти незаметная постороннему, но бывшая для меня зияющим провалом в бездну. Я не только видела Ромэра другим, я знала, что он был иным рядом со мной и благодаря мне. Открытым, родным, близким. Слышала чарующий мелодичный смех и низкий ласковый голос. Даже успела ощутить уют и тепло его объятий. Но все это прошло, исчезло, как и не бывало. А мне оставалось только вспоминать мягкую улыбку, нежность во взгляде серо-голубых глаз и гнать от себя противную навязчивую мысль.