Тяжесть короны
Шрифт:
— Отец говорил, что это было любимое вино матери.
Так и у меня… Старые раны… Уже давно привыкла к тому, что они есть, почти забыла, но стоит только тронуть, — болят и ноют сильнее свежих. Арданг, прикрыв глаза, медленно допил вино и стал рассматривать танцующих.
«Ласковая дева» оказалась очень легким вином, я не заметила, как допила. Но удивило не это. Ромэр, как выяснилось, ждал, когда я допью, чтобы предложить потанцевать.
— Я не знаю ни одного ардангского танца, — шепотом ответила я, почему-то испугавшись неожиданного желания Ромэра.
— С этим не будет трудностей, — заверил «муж». — Сложных фигур нет. Особенно, если ты умеешь танцевать шаролезский лар.
Я не жаловала танцы. Если возникала возможность, отнекивалась, как только
— Дорогая, — тихо позвал Ромэр. — Посмотри на меня.
Я подняла голову и, заглянув в серо-голубые улыбающиеся глаза «мужа», перестала волноваться из-за фигур танца. Улыбнулась в ответ, не задумываясь, вложила ладонь в его протянутую руку и, словно находясь под властью чар, больше отвести глаза от лица арданга не могла. Он казался близким и родным. Будто мы были знакомы не три месяца, а вечность. Мягкая ободряющая улыбка, теплый взгляд.
Я обязана была присутствовать на балах и приемах после достижения тринадцатилетия. Помню, как волновалась в первый раз, с каким тщанием выбирала платье, как переживала из-за того, что первые танцы уже были расписаны. Но довольно быстро балы превратились из события в опостылевшую рутину. Когда заболела мама, партнеры по танцам старались через меня повлиять если не на политику, то на деловые контакты короны. Попытка, изначально обреченная на провал, ведь отчим никогда не выпускал власть из рук. Но, даже понимая тщетность, придворные старались. И очень скоро опостылевшая рутина превратилась в пытку. Поэтому я не любила танцевать.
Но в тот вечер… такого раньше не бывало. Я впервые в жизни получала от танца удовольствие. Все, каждый шаг, каждое касание, казалось естественным и правильным. Руки Ромэра оказывались там, где нужно, а в его движениях сквозила затаенная нежность, даже ласка…
Праздновали допоздна. Всей деревней проводили молодоженов в новый дом, спели им с полдюжины шутливых и серьезных песен-пожеланий.
Постоялого двора в захолустной деревушке, разумеется, не было. Но о ночлеге переживать не пришлось. Нас пригласили сразу несколько семей. Такое отношение к незнакомцам удивило. Я прекрасно помнила, как в Шаролезе приходилось упрашивать селян разрешить нам переночевать хотя бы в сарае. А ведь мы еще предлагали плату за постой. Здесь же нас приняли, как родных, а от предложенных утром денег отмахнулись чуть ли не с обидой. Ромэр вежливо, с искренней благодарностью принял первое предложение, но, казалось, отношение к нам деревенских «мужа» нисколько не удивило. Родители невесты, пригласившие нас в свой дом, обрадовались нашему согласию. А я слышала, как женщина шепнула мужу: «Добрый знак. Да и пара такая красивая». Частью какой приметы мы стали, спросить Ромэра не решилась. Ведь этот вопрос выдал бы мое знание ардангского. Хватило и того, что «муж» заметил, как я подпевала, когда все собравшиеся желали молодым счастья, богатства и скорейшего прибавления. Он удивленно приподнял брови и, наклонившись ко мне, спросил:
— Ты знаешь слова?
— Нет, — почти не соврала я. Вот если бы он спросил, понимаю ли слова, тут я была бы вынуждена солгать. — Но припев легкий, сложного ничего нет.
«Супруг» понимающе кивнул, улыбнулся и, кажется, ничего не заподозрил.
Дом, в который нас пригласили, был почти в центре Лесного. Вначале я подумала, что нас разместят в бывшей девичьей спальне, но вспомнила особенности ардангского этикета и отмела даже мысль о такой возможности. Незнакомых людей никогда не пустили бы в хозяйскую часть дома. Как бы трепетно к гостям ни относились.
Единственная комната на первом этаже была большой, просторной. Кухню, занимавшую значительную часть помещения, отгородили высокими ширмами. Потом их поставили рядом с диваном так, чтобы хозяйка с утра могла пройти на кухню и не мешать гостям. Если бы случилось, что гости проспали. Но изначально ширмы предназначались не для этого.
— Это свадебный обряд, — шепотом рассказывал мне Ромэр, когда мы улеглись спать. Я на диване, а он на матрасе, разложенном у дивана. — За ширмами мать или названная мать невесты за несколько часов до венчания печет «тайные пироги». Молодым видеть их до церемонии нельзя. Плохая примета.
— А зачем нужны «тайные пироги»?
— Это древнее гадание, — в темноте лица собеседника не видела, но слышала, что он усмехнулся. — Сразу после венчания мать подносит пироги новобрачным. Муж выбирает и подает один жене. Та отламывает половинку. По начинке можно предугадать, какой будет совместная жизнь.
— И кто же будет делать для дочери «плохую» начинку? Это необъективное гадание, — иронично заметила я.
— Зато древнее и веселое, — возразил арданг. — Просто нужно видеть, как молодые выбирают пирог с тарелки. Мать рассказывает, что положила и соленый творог, символ слез, и травы, символ ссор, и разные другие «злые» начинки. Жених колеблется, гости подбадривают, невеста советует… В какой-то момент выбор пирога превращается из смешной традиции в крайне серьезное дело. Если верить старосте, эта пара час выбирала.
— Что выбрали? — полюбопытствовала я.
— Тыквенное варенье. Первый ребенок будет девочка, — шепнул «муж». — И, судя по тому, что ты, случайная гостья, сегодня ночуешь в этом доме, девочка будет красивой… Очень красивой.
— И какая взаимосвязь? — искренне удивилась я.
— Свадьба, — откликнулся арданг. — Все важно, все — примета.
Я задумалась над словами Ромэра. Ведь действительно, огромное количество поверий и примет было связано именно со свадьбами и в Шаролезе. Разные суеверия так прочно укоренились в нашей культуре, что и осуждение церкви их не изжило. Приметам нашлось место даже на свадьбе мамы и Дор-Марвэна. Вспомнились букеты белых цветов, перевитые синими лентами, символы чистоты помыслов и верности. Хмель и жасмин, которыми украсили скамьи в церкви, не только выглядели красиво и необычно, но и были своеобразным пожеланием здоровья и радости… Вообще считалось, что чем больше зеленого, тем лучше. Ведь зеленый — символ спокойствия. Вспоминая разные свадебные традиции, не заметила, как уснула.
Проснулись мы рано. Может, самую малость позже хозяев. Быстро привели себя в порядок, умылись. Я предложила хозяйке помощь, но женщина покачала головой и, указав на стулья у большого накрытого скатертью стола, пригласила садиться.
Уже через полчаса мы вчетвером завтракали горячими оладьями с тыквенным и вишневым вареньем. Попутно Ромэр выяснил, как скорей попасть в Каменку. Хозяин заверил, что если не заблудимся, то к полудню до деревни доберемся. Эта новость обрадовала и огорчила одновременно. Я знала, что Ловин волнуется из-за задержки, да и Ромэру многочасовое опоздание не нравилось. Но прекрасно понимала, что все изменится. Уже после возвращения в Каменку наши пути начнут расходиться. Медленно, но неотвратимо, как расплетаются нити, составлявшие до того веревку. Он будет готовить восстание. Я буду надеяться на помощь Клода и ждать, ждать того дня, когда смогу уехать в Верей.
Эти мысли были тяжелыми, горькими, болезненными. В горле саднило, но я должна была подавлять слезы и удерживать улыбку на лице. С задачей справилась с честью. Никто ничего не заметил. А Ромэр так умело вел разговор, что мое «незнание» ардангского так и не всплыло.
Хозяин не обманул. Действительно, к полудню мы вышли к тому самому лугу, на котором лежали клином камни. Оттуда до Каменки было уже рукой подать. Ромэр не подгонял, нет. Ни словом не обмолвился о ждущем и беспокоящемся о нас Ловине. Но чувствовалось, что задержка арданга тяготит. Он хотел бы поскорей оказаться в Каменке. А я только часа через два пути поняла, что надеялась сбиться с дороги. Лишь бы отсрочить грядущее охлаждение отношений. Но, разумеется, мои желания не повлияли на скорость. Я все так же бодро шла рядом с молчаливым, задумчивым Ромэром по дороге между виноградниками и пыталась проанализировать свои чувства.