Тяжесть короны
Шрифт:
Окончательно ситуацию исправила встреча с Кавдаром и Лирой. Конечно, они приняли нас радушно, а Ромэра ждали с нетерпением. Кажется, они даже мне обрадовались. Разговор за столом шел на ардангском. С моего разрешения, разумеется. Я же всё равно понимала каждое слово, но в этот раз, хоть и была по собственной воле исключена из разговора, чужой и ненужной себя не чувствовала.
Может, потому что Ромэр, рассказывая о нашем путешествии к гробнице, положил руку на мою? Это прикосновение успокаивало, говорило, все будет хорошо. Может, потому что Ромэр ни разу не упомянул древние знаки на камнях,
В конце рассказа Ромэр показал родственникам корону. В желтом свете лампы венец, который не достали из стеклянного ларца, мягко поблескивал старинным золотом.
Конечно, в тот вечер было много радости, воодушевления, поздравлений. Кавдар снова достал сливовую настойку и рюмки, сказав, что такие новости нужно отмечать. Но засиживаться не стали. Довольно быстро разошлись по комнатам. Когда, вымывшись, возвращалась в отведенную мне коморку, встретилась с Ромэром в коридоре. Арданг заглянул мне в лицо и с заботой и теплом, по которым успела соскучиться за полтора дня, спросил:
— Надеюсь, ты чувствуешь себя лучше?
Глупо, конечно, но почувствовала себя цветком, обрадовавшимся солнцу. Стало легко и радостно, на губы скользнула улыбка.
— Да, спасибо.
— Я рад, — улыбнулся Ромэр. Ласково, словно обнял. Он посторонился, пропуская меня в узком коридоре. Надо же, и такому не слишком приятному дню судилось хорошее завершение.
Уже задремывая, услышала, как в соседнюю комнатушку зашел Ромэр. Кровать, как и в тот раз, скрипнула под его весом. Мысленно пожелав спокойной ночи «мужу», вдруг услышала шепот Ромэра:
— Спокойной ночи, Нэйла.
Не ответила. Показалось, что он, как и я, просто не мог не сказать это.
Следующий день прошел в пути. Было нежарко. Знакомый пейзаж, неторопливая Ромашка, мерный перестук копыт по пыльной дороге. Вчерашняя холодность между нами исчезла, словно ее и не было вовсе. Справа на облучке сидел открытый, родной Ромэр. И мне нравилось быть рядом с ним, слушать его голос. Нравилось, повернувшись, встречать теплый взгляд серо-голубых глаз, видеть мягкую улыбку. Хотелось, чтобы так было всегда.
Все стало так, как прежде. С утра мы даже занимались ардангским. «Супруг» хвалил меня, отмечал успехи. Рассказал еще немного о традициях.
— Знаешь, у дворян принято другое платье, — заметил Ромэр.
— Я догадалась, — заметив удивленно приподнявшуюся левую бровь собеседника, пояснила. — Это слишком практичное.
— Верно, — усмехнулся «муж». — Дворянское женское платье значительно красивей, у него другой крой. Да и платки даже замужним женщинам носить не обязательно, — есть множество других интересных украшений. Поэтому женщины скрывают волосы только в церкви и по желанию. Но если волосы такие красивые, как у тебя, конечно, желания скрывать их не возникает.
Удивительно, но я даже не сразу сообразила, что слова Ромэра можно было расценивать как комплимент. Они прозвучали лишь подтверждением непреложной истины. Кажется, говорить людям лестные слова Ромэр мог только случайно. Но зато искренне. И такие комплименты были дороже всех придворно-обязательных, что я выслушала за свою жизнь.
Обратный путь до села Вер, где мы собирались отдать Ромашку, спокойным не был. В двух деревнях нас останавливали «Вороны». По всему становилось понятно, что их разослали из Челна с четкими указаниями. Воины искали меня.
Оба небольших отряда вцеплялись в нас, как клещи. Задавали множество вопросов, допытывались, кто мы, куда и откуда едем. Фальшивые имена, подправленная легенда, красноречие и прекрасно сыгранное добродушие Ромэра выручили. Не знаю, что бы делала, не будь со мной арданга. Воины не сказали мне ничего дурного, но пугали уже тем, что пристально, изучая каждую черточку, разглядывали меня. Сердце колотилось, дрожь удавалось унять с большим трудом. Я жалась к обнимавшему меня ардангу, держалась непринужденно и вежливо. И молила небо о защите.
Если в первой деревне все прошло гладко, то во второй чуть не закончилось бедой, когда трое «Воронов», продержав нас более полутора часов, потребовали показать брачные медальоны. Нет, я понимаю, почему воины так поступили. Ведь по медальонам можно было выяснить очень многое, не только имя, выгравированное на обратной стороне. Но «Вороны» не могли не знать, что подобное требование — неслыханная наглость. Оскорбление. Если сдержанный Ромэр еще мог постараться ответить на это почти вежливо, то наблюдавшие за допросом мужчины из местных — нет. Они и так еле сдерживались.
Вообще, ужасное ощущение, вот так оказаться допрашиваемой преступницей, человеком, ни единому слову которого изначально не верят. Напряженность нагнеталась с каждым словом, с каждым жестом «Воронов». Вначале двое стариков сидели у колодца в тени и просто наблюдали за нашей беседой с пришлыми воинами. Потом, когда стало ясно, что разговор с нами затянется надолго, к колодцу подтянулись и крепкие мужчины помоложе. Видимого оружия не было, но я сомневалась в том, что арданги пришли только посмотреть. Из любопытства. Чувствовала, местные готовы вмешаться, если придется. А после требования «Воронов» предъявить медальоны, арданги решили, что вмешаться надо…
Шестеро местных, трое «Воронов», с трудом сдерживающий злость Ромэр, вынужденный в этой ситуации еще и успокаивать обе стороны! Потому что казалось, достаточно одного неосторожного слова — и вспыхнет огонь. Но я была ардангам очень благодарна. Если бы не их вмешательство, нам пришлось бы туго. Ведь брачных медальонов у нас не было и в помине. Почувствовав за нами поддержку местных, солдаты стушевались и поменяли тон. В результате «Вороны» почти извинились перед нами, а местные, поддавшись мягкому, но настойчивому давлению Ромэра, разрешили им «пойти на попятную», как сказал потом «муж».