Тяжесть венца
Шрифт:
Со всех сторон стекались люди: зазывалы оставили свои места, чтобы взглянуть на дочь знаменитого Уорвика, подмастерья в передниках выбегали из мастерских, няньки поднимали ребятишек повыше.
– Смотри, смотри, дитя мое! Потом сможешь говорить, что видел дочь самого Делателя Королей!
Анна, улыбаясь, смотрела по сторонам, но в глазах ее не было тепла. Она помнила этот город враждебным и угрюмым. Тогда она ехала по тем же улицам с безумным королем Генрихом, и люди едва ли не плевали ей вслед. Она помнила время, когда, словно нищенка, пробиралась по лондонским закоулкам и любой из горожан был готов
Они миновали узкую, кишащую народом Флит-стрит, проехали Темпл-Бар. Впереди начинался славящийся своими дворцами Стренд. Здесь движение кавалькады ускорилось. Герольды отступили, давая проход всадникам, перешедшим на рысь. Впереди показались устремляющиеся к небу шпили Вестминстера. Анна начала волноваться.
– Генри, – вполголоса воскликнула она, не замечая, что обращается к Бэкингему по имени. – Генри, мне не по себе!
– Не бойся, я с тобой. Видишь, что творится? Ты популярна в Лондоне, и мы непременно выиграем эту партию.
Когда они миновали Чарринг-Кросс, под копыта коней неожиданно бросилась женщина в черном.
– Милосердия, миледи Анна! Ради памяти Ланкастеров, я молю о милосердии!
Лошадь Анны испуганно шарахнулась, и ей пришлось рвануть поводья, осаживая ее.
– Леди Маргарита Бофор, что вы делаете! – гневно воскликнул Бэкингем, вздымая коня на дыбы.
Анна не сразу узнала первую щеголиху двора Ланкастеров. В первый миг она приняла ее за монахиню, если бы эти почти монашеские одежды не были сшиты из самых дорогих тканей.
– Милосердия! – вновь воскликнула супруга Томаса Стенли, не поднимаясь с колен. – Только вы, миледи, можете упросить герцога Глостера пощадить моего мужа!
Произошла заминка. Бэкингем распорядился поднять леди Стенли.
– Стыдитесь, сударыня! В вас течет королевская кровь, и негоже вам валяться в пыли, как простой просительнице!
Однако обычно спокойная Маргарита Бофор отчаянно сопротивлялась и кричала, взывая к справедливости, пока Анна наконец не выдержала.
– Успокойтесь, графиня! Ваш супруг всегда был мне добрым другом, и, если в моих силах будет помочь ему, – я сделаю это.
Когда они двинулись дальше, герцог Бэкингем придержал повод ее коня.
– Не вздумайте делать этого, Анна. Вам следует просить небо, чтобы Ричард Глостер милостиво отнесся к вам самой. Не испытывайте терпения герцога.
Анна молчала. Она ехала в Лондон только ради того, чтобы просить о милости. И будь что будет – она не отступит от намеченного…
Огромный двор Вестминстера был полон. Анна увидела знакомую гранитную лестницу, обрамленную вздыбленными каменными пантерами. На самом ее верху, в черной одежде и высокой, опушенной горностаем шляпе, стоял ее супруг.
Какое-то время Анна и Ричард пристально смотрели друг на друга. Вокруг гремели торжественные клики, по знаку Бэкингема герольды грянули туш. И тогда Ричард наконец улыбнулся и, опираясь на трость, стал неторопливо спускаться по ступеням.
Уильям помог Анне сойти с лошади, опередив Бэкингема. Анна не заметила, какими недружелюбными взглядами обменялись эти два уэльских лорда. Придерживая край платья, она начала подниматься навстречу лорду-протектору.
Они встретились на середине лестницы.
– Рад приветствовать вас, возлюбленная супруга, – не позволив Анне опуститься в церемонном поклоне, проговорил Ричард.
Он был само радушие – тот самый «милый кузен», что навещал вдовствующую леди Майсгрейв в обители святого Мартина. На них смотрели сотни людей, и он не мог держаться иначе. И Анна решилась:
– Супруг мой, милорд герцог! Вы предотвратили мятеж в стране и оградили юного государя от посягательств изменников. Я несказанно горжусь вами. Но чтобы гордость моя не знала границ, я молю вас проявить великодушие и до конца остаться честнейшим зерцалом рыцарства Англии. Милорд! – И, прежде чем Ричард сумел удержать ее, она опустилась на колени и молитвенно сложила руки. – Ваша светлость, именем Иисуса Христа и Пречистой Девы Марии заклинаю вас: пощадите единоутробного брата короля Эдуарда V, лорда Грэя, а с ним и моего духовника епископа Ротерхэмского и моего родственника, лорда Томаса Стенли!
Гораздо позже, когда они уже восседали в пиршественном зале, Бэкингем, улучив момент, негромко заметил:
– Клянусь благим небом, у Ричарда в тот момент было такое лицо, что я опасался, что он столкнет вас с лестницы. Вы слышали, какая тишина установилась во дворе? После поспешной казни Гастингса никто и заикнуться не смел о помиловании остальных узников. Одна лишь несчастная Маргарита Бофор, с которой лорд Стенли, между прочим, не очень-то и ладил в последние годы, обивала пороги резиденции протектора, но ее гнали прочь. Вы выбрали исключительно удачный момент. Ричард просто не мог отказать вам в ту минуту.
Анна улыбалась одними губами, глядя в противоположный конец стола, где ее супруг беседовал с Робертом Рэтклифом. В ходе торжественного банкета Ричард Глостер не обменялся с нею ни единым словом. «В конце концов, я сделала то, ради чего приехала сюда. Остальное уже не так важно».
Однако, когда ближе к ночи Анну проводили в апартаменты лорда-протектора и она осталась одна в ожидании супруга, ее обуял панический страх. Оказалось, что Ричард Глостер занимает в Вестминстере те же покои, что и некогда ее отец. Она узнавала сходящиеся шатром над головой тяжелые каменные своды, барельефы на панелях, выступающий на несколько локтей из стены громадный камин из черного гранита. Когда-то здесь, в этой старой башне Вестминстера, произошла их последняя встреча с Уорвиком, состоялся последний разговор.
– Отец! – всхлипнула Анна, вглядываясь в темноту под сводами. – Отец, помоги мне! Защити меня!
Скрипнула дверь. В комнате затрепетал свет факела. Сумрачное небо за открытым окном сразу стало темнее, показались первые звезды. Анна повернулась к двери и увидела Ричарда. Он держал в руке факел, и огненные блики неровно ложились на его лицо. Темные глаза под бровями казались бездонными впадинами. Герцог был весь в черном, лишь узкие белоснежные брыжи у ворота и на манжетах у самой кисти делали его одеяние не столь мрачным. Ни слова не говоря, он, прихрамывая, обошел покой, зажигая светильники на стенах, пока не стало достаточно светло, а затем швырнул догорающий факел в пустой камин.