Тяжкие телесные
Шрифт:
– Одна пришла?
– С Лёшей.
– Кто был в тот момент в клубе?
– Все, как обычно. Мастер – Фёдор Ильич, Валя, Артём. – Нина, отвечая на этот вопрос, стала нервничать ещё сильнее. Она не смотрела прямо в глаза и, не отдавая себе отчёт, начала покусывать нижнюю и без того яркую, тёмно-красную губу. Нет, здесь дело не только в волнении.
– И вы все уходили, когда Оля с Лёшей пришли?
– Да. Кроме Ильича, естественно. Мы ушли, а они остались.
– Почему вы так рано ушли? Ведь обычно вы в мастерской сидели до девяти-десяти?
– Бывало
– Почему так рано разошлись в это раз?
– Ильич попросил. Ему там одну штуку надо было доделать. Не хотел, чтобы мы ему мешали, всё равно в этом деле мы ему не помощники. Начали бы его от работы вопросами отвлекать. Наши модельки для него – так, ерунда. Он серьёзными вещами занимается.
– Какими?
– Двигателями автомобильными. Форсирует, чинит. Одним словом, придумывает.
– Точно, – подала голос сестра Олеся. – Ильич гордость нашего района, Кулибин. В исполкоме помещение под мастерскую в подвале Дома Культуры выбил. Оборудовал всё сам, секцию моделирования открыл. Все довольны: и родители, и в школе. Ребята при деле, по улицам не шатаются.
– Понятно, – поблагодарив Олесю, следователь задал наводящий вопрос её младшей сестре. – Мастер всех попросил уйти, а Олю и Лёшу оставил?
– Нет. Лёша с нами ушёл. Оля осталась, потому что с ней мастер о её последней модели поговорить хотел. Ну мы, зная её дотошность, ждать не стали. Разговор не на пять минут.
– И Лёша не стал ждать?
– Нет, он там в скверике рядом с ДК лавочку нашёл. Остался.
Картина того вечера в голове Флагманского постепенно начала проясняться. Получалось так, что последними, кто мог видеть Ольгу, были мастер Фёдор Ильич Собакин и её друг – Алексей Фомкин.
Показания остальных молодых людей из компании моделистов любителей – Вали Гарбуз и Артём Феоктистов, ничего существенного к показаниям Кулдаковой не прибавили. При вопросах следователя они всё больше смущались, отвечали односложно: видно, им не по душе были расспросы Пал Палыча. А вот Фомкин рассказал следующее:
– Я её долго ждал, минут сорок, точно.
– И что, дождался?
– Нет. – Лёша опустил голову. Флагманский чувствовал, что подросток что-то не договаривает. Рядом в комнате, где происходила беседа, сидели его родители, понятно, что он их стеснялся, но было ещё что-то такое, что мешало ему сказать всю правду сильнее, чем простое смущение.
– Лёша, ты говори, говори. Следователю разобраться надо, – посоветовал сыну отец, тоже почувствовав, что Лёша недоговаривает.
– Отец, что ты лезешь? – на высокой ноте заверещала мать Фомкина. – Не видишь, мальчику плохо. – В семье Фомкиных мать играла роль первой скрипки. Её муж не числился в каблуках, хотя и признавал в бытовых вопросах её безусловное лидерство. – А вы, товарищ следователь, не давите на ребёнка, ему и так плохо, девушку у него убили. Боюсь я за него.
– Я не давлю, просто хочу установить точно, как всё было. Алексей, так ты больше не видел Олю?
– Нет, не видел. Я домой пошёл.
Дальше нажимать на подростка в сложившейся домашней обстановке становилось бесперспективно.
– Не похоже, Саша, на маньяка, – Отвечал на обоснованное предположение Толина о личности убийцы Флагманский. – То есть, выглядит всё, как ты говоришь, но знакомые Оле Сенявиной ребята, очевидно, знают больше об убийстве, чем говорят.
– Результаты экспертизы готовы?
– Нет пока. Зина говорит – большой объём работ.
– Не думаешь же ты всерьёз, что Олю убили её друзья?
– Я ничего пока не думаю. Знаю, что ребята многое не договаривают. И выяснить в рамках обычного следствия нам будет очень трудно, что именно они скрывают. Думаю, они сговорились, а их показания – ключ к поискам преступника. Помнишь случай с пистолетом? Не будем повторять ошибок и ждать, когда трагедия их раскачает на признание.
– Понятно-понятно, и что ты предлагаешь? Маскарад?
– Тебе виднее, в таких штуках ты главный специалист в розыске.
– Не преувеличивай.
– Нет, Саша, правда, нужно найти к ребятам подход. В погонах с ними начистоту поговорить не удастся.
– Ты бы их лучше сюда вызвал. В этих стенах они бы врать поостереглись.
– Ты же знаешь, как я к этому отношусь. Ну, что их пугать, грозить тюрьмой? Показывать какие мы слуги закона есть во всей своей карающей красе? Нет, Саша, так не надо. И так в стране сейчас твориться бог знает что. Что же мы последние крупицы веры в справедливость своими руками из душ людей будем выметать?
– Да знаю. Старая песня о благородстве работников органов, беспрестанности и справедливости. А у нас с тобой изуродованной труп шестнадцатилетней девушки. И возможно, кто-то из этих детишек, которых ты волновать не хочешь, виновен в её смерти или в укрывательстве.
– Не думаю, что среди них прячется убийца. Непредумышленное укрывательство возможно… Вот и помоги узнать правду. А прежде всего, им помоги от груза освободиться.
– Фу-ху-ху. Хорошо, давай вводные. Придётся вспомнить старое.
– Спасибо, Саша. Когда приступишь?
– Сейчас у нас конец дня, среда. Значит, завтра.
– С делом ты знаком. Материалы опроса свидетелей я к тебе в кабинет через час пришлю, вот только протоколы заполню должным образом.
– Договорились. – Толин пошёл к двери, взявшись за дверную ручку и обернувшись, на прощанье, сказал. – Непредумышленное, говоришь?
Толин, обзаведшись удостоверением представителя райисполкома по работе с молодёжью Первомайского района Москвы, отправился на стадиончик, где юные техники обычно испытывали радиоуправляемые модели самолётов. Пятеро ребят запускали самолёты по очереди. После каждого полёта они обсуждали, что нужно переделать в конструкции, что добавить, а что, наоборот, убрать, чтобы их крылатые модели летели дальше, круче, выше.