Тыловики
Шрифт:
У немца доброе и приветливое лицо. Ему лет тридцать. Смотрит на меня с искренней теплотой и явным дружеским сочувствием. Неожиданно замечаю на рукаве кителя возницы черную ленту. Такую носят фельджандармы. Или пропагандисты. Или солдаты элитных эсэсовских частей.
В следующее мгновенье в глаза бросается странная окантовка погон возничего. Зеленая понизу и желтая сверху. И при всём при этом немец одет в самую обычную пехотную форму вермахта. Её я ни с чем не перепутаю. Ночью разбуди — расскажу где конкретно каждая пуговица крепится и где
По телу предательски прокатывается волна панического страха. Не понимаю кто такой этот фриц и в каких войсках служит. В голове мелькает нелепая мысль: «А если этот фриц из военной контрразведки?»
Особенно меня раздражает тот факт, что немец так держит правую руку, что я не могу прочитать что же написано на его манжетной ленте.
Поравнявшись со мной немец натягивает поводья и останавливает повозку. Правая лошадь недобро, с подозрением косится в мою сторону. От неё пахнет цирковой ареной и прокаленной солнцем степью.
— Добрый день, камрады, — возница с приветливой улыбкой смотрит на меня с Венцовым. — Вы из какого подразделения?
Этого я не ожидал. И даже представить себе не мог, что какой-то обозник с непонятными погонами первым делом спросит меня из какой я части. Он вообще имеет право спрашивать такие вещи? Что вообще происходит?
Фриц поднимает правую руку к лицу и обшлагом рукава трет себе кончик носа. Наконец-то я четко вижу надпись на его манжетной ленте «Feldpost». То есть «Полевая почта».
И тут же всё становится на свои места. И погоны у него самые обычные — мелкого чиновника полевой почты. Просто я такие погоны ранее даже на фотографиях никогда не видел, да и вообще не подозревал об существовании. И обратился почтальон ко мне с вполне определенной целью. Вдруг он нам почту везет? Вернее не нам, а настоящей немецкой части встретившийся по дороге. Да и дружелюбие почтальона вполне объяснимо. Я неоднократно читал в немецких фронтовых мемуарах, что солдаты буквально носили на руках почтальонов доставлявшим им в окопы столь редкие и желанные весточки из дома. Всячески баловали полевых работников почты и бережно охраняли от любых неприятностей. Естественно почтовики отвечали взаимностью и по отечески относились к солдатам. Впрочем такое происходило и происходит в любой воюющей армии. И в любое время.
Внутренне облегченно улыбаюсь и откровенно расстроенным голосом говорю вознице:
— И тебе добрый день, камрад. Так давно не получал посылок из дома, что на секунду представил себе, что сейчас ты откинешь полог и достанешь оттуда огромный сверток. А там сосиски и копченая колбаса, а еще большая головка сыра, — непроизвольно сглатываю обильно выделившеюся слюну и вытираю ладонью рот. — И два, нет три ящика пива что варит мой добрый друг Фридрих с соседней улицы.
Почтальон смотрит на меня понимающим взглядом и откуда-то из под ног достаёт здоровенную амбарную книгу:
— Так какое подразделение, камрад? Какой номер полевой почты?
Выбор ответов у меня небольшой. Или название нашего клуба, или место службы покойного Вернера Мутца, чья солдатская книжка лежит у меня в планшете. Там и номер полевой почты написан. Но насчет Мутца говорить опасно. А вдруг именно в его полк обоз направляется? А если так случится, что именно Мутцу посылка сейчас в повозке лежит? Кто его знает какая процедура выдачи посылок в вермахте? Лучше не рисковать. Тем более что номер полевой почты сто семнадцатого полка я вызубрил наизусть на следующий день, после моего торжественного принятия в клуб.
— Унтер-офицер Хельмут Пройсс. Сто одиннадцатая пехотная дивизия. Сто семнадцатый пехотный полк, шестая рота, третьего батальона, — на одном дыхании выпаливаю я и замечаю, что почтальон печально разводит руками в стороны.
— Извини, Пройсс, но сегодня, не твой день, — немец ободряюще улыбается и оптимистично добавляет. — Но я уверен, что скоро ты получишь свои сосиски и ящик пива. Вернее два.
— Буду ждать с нетерпением, камрад! Но вообще-то я три ящика ожидаю.
Фриц усмехается, прячет амбарную книгу на место и мягко перебирает поводьями в руках:
— А что там впереди?
— Это наша колонна на привал встала. Герр лейтенант распорядился.
— А ты случайно не встречал никого из сто двадцать восьмого противотанкового батальона?
— Нет. Не встречал.
— А пятьдесят первый саперный батальон?
— Тоже не встречал, — абсолютно искренне отвечаю я делаю шаг в сторону. Тем самым тонко намекаю почтальону, что пора разговоры заканчивать и обозу необходимо продолжить движение.
— Удачи, — кивает мне фриц, взмахивает поводьями и телега без малейшего скрипа трогается с места. — Спрошу тогда у твоего герра лейтенанта. Может он знает?
В груди у меня неприятно потяжелело. Честно говоря мне крайне не понравилось, что немец будет беседовать с нашими парнями. И самое главное, что я не смогу подстраховать наших в случае, если что-то пойдет не так. Вон в прошлый раз ребята не дождались моего условного сигнала и раньше времени вырубили Курта. За малым всё дело не испортили. Нет. Во время разговора я должен находится рядом с Новиковым. Так сказать во избежание.
— Пойдем провожу тебя, камрад, — как можно дружелюбнее обращаюсь к немцу, отдаю приказание стрелку Венку изо всех сил стоять на посту и широко шагаю по обочине справа от телеги.
Почтальон оглядывается на Венцова, наклоняется ко мне и со смехом произносит:
— «Зеленый клюв» давно из пополнения?
Сперва не понимаю о чем речь. Никогда не слышал такого речевого оборота. Но по смыслу догадываюсь, что так на солдатском жаргоне называют салажат-новобранцев.
— Сегодня четвертый день пошел, — поправляю подбородочный ремень и устремив вверх указательный палец солидно добавляю. — У него дядя штандартенфюрер. В Берлине служит. Так что сам понимаешь. Меня по поводу Венка даже в штаб батальона вызывали.