Тыловики
Шрифт:
Разумеется, первым пунктом Мишка записал пресловутый тягач. Вторым, как минимум семь касок. Курков настаивал на восьми, но Николай засомневался, что у гауптмана имелась своя каска. Военному чиновнику она не положена. Поэтому сошлись на семи. Третьим пунктом шёл нагрудный горжет фельджандарма. Вместе со штатной цепью. Дальше следить за наполнением списка я перестал. Хорошо хоть убитого немца туда
Новиков вдоволь насладившись моим унылым видом, откидывается на широкую спинку сиденья, закрывает глаза и замирает в неподвижности. По крайне серьёзному выражения лица, осознаю, что командир прямо сейчас принимает какое-то очень важное решение. Мне кажется, что Николай раздумывает целую вечность. Хотя на самом деле прошло не более двух минут. Наконец, герр лейтенант открывает глаза и кладет руку мне на плечо:
— Сергей, вспомни точно: старики что вино возле куреня пили, царские награды на гимнастерки надели? Это очень важно. Очень.
Прокручиваю в памяти свою беготню мимо куреня с железной крышей. Сразу перед глазами возникает пленительный образ кувшина с вином. Гоню его прочь. Теперь вместо вина вижу перед собой суровое лицо одного из дедов. У него на седой голове казачья фуражка с красным околышем. Одет дед в полувоенную видавшую виды гимнастерку. Взгляд цепляется за небольшую заплатку на левом рукаве. Стежки мелкие, аккуратные. Явно женская работа.
— Никаких наград у них не было, — уверенно произношу я. — И околыши чистые. Без кокард.
— Точно? Ты точно помнишь? — Новиков с силой сжимает мне плечо ладонью. — Ничего не перепутал? От твоего ответа многое сейчас зависит.
— Точнее не бывает. А что такое? При чем здесь награды?
Николай нехорошо щурится и кладет китель гауптмана себе на колени:
— Дело в том, что некоторые хутора и казачьи поселения встречали немцев с хлебом, солью. Старики надевали царские награды, выстраивались чуть ли не почетным караулом. Такое случалось редко. Но случалось. И на Кубани и у нас на Дону.
Мы с Курковым подавленно молчим. Да и что здесь скажешь? Правильно — ни чего.
— Кстати, Серега! — нарочито бодрым голосом произносит командир. — А как станица эта называется?
В который раз за последние десять минут виновато развожу руки в стороны и снова тихо мычу:
— Не знаю. Не спрашивал ни у кого.
Курков потрясенно хмыкает, а герр лейтенант мелко подрагивая плечами незлобиво смеётся.
Отсмеявшись, Николай переводит дух, оттесняет Мишку и спрыгивает на обочину с кителем в руках. Оглядывается по сторонам и после непродолжительного раздумья решительно его надевает. Тщательно застегивает пуговицы, подпоясывается офицерским ремнем. Одергивает полы мундира и два раза медленно оборачивается вокруг себя.
— Ну, как? Как выгляжу? — обращается Новиков к нам с Михаилом.
— Плохо, Николай, — после небольшой паузы выносит вердикт Курков. — Рукава короткие, сам мундир маловат. Как минимум на размер. Сидит он на тебе как на клоуне.
— Никуда не годится, — важно добавляю я. — Винклер ниже тебя сантиметров на десять и животик у него имелся вполне явственный. На тыловых харчах наеденный.
— Это я и без вас знаю, демоны, — раздраженно шипит командир. — Похож я на чиновника из комендатуры? Вид у меня представительный?
Смотрим с Мишкой на командира во все глаза. Вообще, у Николая вид всегда представительный. Иногда даже важный. Особенно когда он на совет командиров клубов собирается. Интересно, а почему Новиков об этом нас спрашивает? И через секунду понимаю почему.
Еще раз окидываю командира взглядом. А что! Если на его лейтенантский китель погоны и петлицы гауптмана перенести, да еще всё это дело фуражечкой пижонской заглянцевать, то вполне себе аутентичный чиновник комендатуры получится. Над образом поработать конечно придется. Но не много.
Выхожу из кабины, вытягиваюсь перед Новиковым по стойке «Смирно» и лихо козыряю:
— Герр гауптман! Разрешите обратится?
— Разрешаю, — отзывается Николай и снимает с себя мундир.
— Герр гауптман, а куда мы сейчас направимся?
— В станицу поедем, — Новиков мягко улыбается, достает из кармана брюк швейцарский перочинный нож и осторожно срезает один погон. — Мы же так и не узнали её название. Да и фуражку Винклера жалко там оставлять. Вещь ценная, больших денег стоит. Наверняка в берлинской мастерской пошитая.