Тысяча белых женщин: дневники Мэй Додд
Шрифт:
Подозреваю, что возвышенные места больше приспособлены для скотоводства, чем заболоченные низины – для земледелия. И в самом деле – чем дальше на запад мы продвигались, тем чаще нам попадались стада рогатого скота – породы, какой мне ни разу не доводилось видеть в Иллинойсе, длинноногих, гибких, с длинными, красиво изогнутыми рогами. Вчера нам довелось наблюдать живописную картину – «ковбои» переправляли через реку стадо, в котором было не меньше двух тысяч голов. Машинисту пришлось остановить состав во избежание столкновения с животными, и нам представилась отличная возможность понаблюдать за ними. Разумеется, мне приходилось читать о ковбоях в газетах, я видела их на рисунках художников, и теперь я понимала, что так и есть, эти мужчины и в самом деле нарядные и щеголеватые. При виде их щеки Марты стали пунцовыми – у нее была милая привычка краснеть, когда она волновалась; картина и впрямь
3 апреля 1875 года
Сегодня наш поезд простоял несколько часов, пока мужчины на борту занимались «охотой» – перестреляли дюжину бизонов прямо из окна поезда. Сказать по правде, совершенно не вижу в этом никакого спортивного интереса: бизоны глупы и доверчивы, как дойные коровы. Бедные бестолковые животины просто бродят вокруг, падая один за другим, точно мишени в тире на ярмарке, пока мужчины из поезда, включая наших охранников, точно ополоумевшие мальчишки вопили и горлопанили, поздравляя друг друга с удачной охотой. Женщины по большей части хранили молчание, зажимая носы платочками по мере того, как вагон наполнялся едким ружейным дымом. Этот фарс показался мне пустой тратой времени – подстреленные быки падали там, где их настигала пуля, кое-кто не был убит, а только ранен – эти жалобно мычали. Попадались и коровы с телятами, которых стрелки так же радостно отправляли в расход. Вчера я замечала вдоль путей кости и туши убитых животных на разной стадии разложения, как не могла не обратить внимания на удушающую трупную вонь. Столь отвратительное явление, должно быть, выглядело отвратитель но в глазах Бога, да и человека. Я не смогла удержаться от мысли: какое же глупое, безжалостное существо человек! Кто еще на этой планете убивает из удовольствия?
Наконец-то наш поезд тронулся: очевидно, мужчины утолили жажду крови.
8 апреля 1875 года
Форт-Сидней, территория Небраска
Мы прибыли в первое место назначения и разместились в домах офицеров в ожидании нового этапа путешествия. Нас с Мартой разлучили, и меня поселили в доме офицера по имени лейтенант Джеймс. Его молчаливая и анемичная жена Абигейл, кажется, относится к нам с тем же высокомерием, с каким нам то и дело приходилось сталкиваться с начала нашего путешествия. Хотя «официально» мы отправлялись к язычникам как миссионеры, все вокруг, кажется, были неплохо осведомлены об истинных целях нашего вояжа и презирали нас за это. Должно быть, я чересчур наивна, чтобы ожидать чего-то иного – что к нам должно было возникнуть какое-то уважение, как к добровольным участницам социально-политического эксперимента, но, разумеется, недалеким людям вроде лейтенантовой жены всегда нужен кто-то, на кого они могут смотреть сверху вниз, вот она и записала нас в шлюхи.
Вскоре после нашего прибытия моя хозяйка постучалась в дверь моей комнаты, и когда я ответила, отказалась войти, но высокомерным тоном потребовала, чтобы я не говорила о нашей «миссии» при ее детях за обеденным столом.
– Наша миссия – тайная, – ответила я. – И я вовсе не намерена ее обсуждать. Позвольте спросить, чем вызвана эта просьба, мэм?
– Дети не могли не видеть вечно пьяных, опустившихся дикарей, которые появляются в форте, – ответила женщина. – Этих грязных людей я бы и в дом не пустила, не то что за стол. И своим детям я запрещаю дружить с индейскими оборванцами. Командующий фортом велел поселить вас, но это было сделано не по нашей воле. Я не желаю, чтобы слух моих детей был осквернен упоминаниями о постыдной затее. Вам понятно?
– Совершенно, – ответила я. – И позвольте мне добавить, что я скорее умру от голода, чем сяду за ваш стол.
Так я и сделала. В течение недолгого пребывания в доме лейтенанта я не ела. Однажды утром я вышла пройтись, но тут же поймала похотливые взгляды группы солдат и каких-то людей бандитского вида, которых часто увидишь в форте. Их пошлые шуточки заставили меня, пусть неохотно, оставить всякую надежду пройтись. Кажется, наша миссия была самым известным секретом во всем форте, и, кажется, все, кто знал о
11 апреля 1875 года
Мы снова в пути – военный поезд везет нас в Форт-Ларами. В Сиднее мы лишились еще нескольких товарок. Должно быть, когда конечный пункт был так близок, они смалодушничали и передумали – а может, их разубедили в семьях, где они жили.
А может – и скорее всего – они приняли слишком близко к сердцу жалкое зрелище, которое представляли собой обитавшие возле форта дикари. Должна признать, более неприглядных пьяниц и нищих мне видеть не доводилось. Грязные, в лохмотьях, они спали прямо на земле, в собственных нечистотах. Господи, если бы мне сказали, что среди них – мой будущий муж, я бы и сама передумала! Как же они, должно быть, воняли…
Тем не менее в Форт-Сиднее мою подругу Фими приютила семья чернокожего кузнеца. Многие из женщин отказывались селиться с негритянкой. В свете того, что каждой из нас предстояло сожительствовать с человеком иной расы и более темнокожего, рожать ему детей, подобная избирательность казалась мне излишней – держу пари, когда мы окажемся среди дикарей, нужда в ней отпадет вовсе. На самом деле я надеялась, что Фими с каждым днем будет становиться неотличимее от нас… от белых женщин.
Кузнец и его жена очень тепло отнеслись к Фими и дали ей одежды в дорогу. Они же рассказали, что «свободные» индейцы, с которыми нам предстояло жить, совсем не были похожи на торчавших в форте бездельников, и вообще шайенны – одни из самых красивых и чистоплотных обитателей прерий. А женщины у них очень добродетельны. Для нас всех эти сведения стали большим облегчением.
Новый поезд предлагал условия более спартанские, нежели тот, на котором мы ехали раньше: сиденья оказались обычными скамьями неполированного дерева; точно нас медленно, но верно лишали благ цивилизации. Марта вся извелась; бедная немая девочка Сара впала в полуистерическое состояние: бедняжка изгрызла ногти почти до мяса; даже Гретхен утратила обычную бойкость и веселье и стала задумчивой и тревожной. Остальным тоже было невесело. Южанка Лавлейс то и дело исподтишка прикладывалась к фляжке с «лекарством», прижимая к груди старую пуделиху. К выражению непреходящего удивления на лице мисс Флайт тоже добавилось определенное беспокойство. Наша «черная вдовушка» Ада Вейр, и без того молчаливая, больше обычного смахивала на ангела смерти. Сестры Келли, кажется, насмотревшись в окно на бесконечность и пустынность прерии, тоже утратили немалую часть своей уличной бравады и приуныли. Вместо того, чтобы рыскать по вагонам, они сели друг напротив друга, точно отражения в зеркале, и стали смотреть в окно. Но был и один немаловажный плюс: Нарцисса Уайт молилась теперь не громогласно, а про себя.
Только Фими, дай ей Бог здоровья, кажется, остается спокойной и не колеблется – гордо держит голову и слегка улыбается. Сдается мне, она столько пережила, что у нее есть силы пережить и это. Она была воплощением уверенной силы.
А немного позже она несказанно удивила нас. В тот момент все остальные были на грани отчаяния, уставшие от долгого пути, ожидающие своей участи с унынием и страхом, и ехали в тишине, уставясь в окно, за которым не было ничего, кроме пустынной жути – сухая земля, камни и ни одного деревца; в краю, где нет ничего интересного, краю, как никакие другие созвучному нашему настроению, точно предзнаменование страшному миру, куда нас уносил поезд. И тогда Фими запела – своим низким, мелодичным голосом она завела песню чернокожих рабов про подземную железную дорогу:
Этот поезд нас к свободе везетЭтот поезд нас к свободе везетЭтот поезд нас к свободе везетПоезд везет нас к свободеСадись в него, он тебя спасетСадись в него, он тебя спасетСадись в него, он тебя спасетРасскажешь нам свою историю…Вскоре все глаза были устремлены на Фими, и кто-то из девушек улыбнулся про себя; точно зачарованные, мы внимали ее словам: