Тысяча дней в Венеции. Непредвиденный роман
Шрифт:
Честолюбие — болезнь Италии, и никто не хочет от него отказываться. И никто не хочет признать, что имеет амбиции. Если святые и ангелы выбрали бы кого-нибудь в богачи, он стал бы богатым немедленно. Следовательно, рабочие в Италии не менее надежны, не менее эффективны или не более образованны, чем рабочие в других странах. Но они — итальянские рабочие, работающие согласно свойственным итальянцам ритму и отношению. Мы последние, кто отказывается это признать. Когда итальянец таращит глаза в смешном ужасе всего после однодневной работы, это своего рода гордыня и его собственная точка зрения, поэтому они говорят: «Кое-что,
Фернандо пришел в восторг от подробного изложения моих недавних выводов по поводу его соотечественников и предложил свой вариант истории о внутренних пробуксовках в итальянской банковской системе и блестящих спектаклях, там разыгрываемых. Он смеялся, но смех получался горьким, неубедительным. Я не приставала к нему, когда он впадал в задумчивость, связанную с кризисами на работе.
Мы выбрали крупные черно-белые мраморные плитки для стен и пола. Фернандо хотел положить их прямо, тогда как я думала, что интереснее положить некоторые из них по диагонали. Я сделала набросок, а он скомкал мой рисунок, считая, что эффект будет слишком современным. Я потащила его в галерею Академии и музей Коррер, чтобы проиллюстрировать, как выглядят изношенные классические черно-белые плитки, положенные по диагонали, и он сказал — ладно.
Новую стиральную машину он хотел установить точно там же, где сейчас установлена старая, таким образом соблюдая традицию создания неудобств каждый раз, когда мы открываем дверь. Я хотела купить одно из чудес миланского дизайна, небольшую стиральную машину, использовать ее как чемодан для хранения белья и поместить внутри красивого пространства. Он утверждал, что эти машины стирают всего две пары носков одновременно, что их цикл длится три часа, следовательно, они полностью непрактичны. Я отстаивала технические возможности машины, а он говорил, что я могу поставить большую машину, задрапировать ее, как я умею, и таким образом большая машина будет как раз на месте.
Я читала биографию Альдо Моро, премьер-министра Италии, который то ли в шестидесятых, то ли в семидесятых проповедовал, среди прочего, идею «исторического компромисса» между церковью и коммунистами. Он призывал к сочетанию достоинств власти и реформ и называл свое видение «сходящимися параллелями». Для истинного итальянца, уже цивилизованного, это все еще ни социально, ни математически невозможно. Каждая партия считает себя передовой, они достаточно близки по позициям, и обе попусту говорят о грядущем сосуществовании, но все знают, что этого никогда не будет. Точно как в браке.
Я пожирала глазами обойные фабрики по всей Венеции, но, как полагается приличному жителю Лидо, должна была довольствоваться выбором из того, что нагромождено в гараже недалеко от обойной мастерской Джузеппе Маттеско на Виа Дандоло. По внутренней инвентаризации обойной мастерской эти обои числились белыми, беловатыми, кремовыми, палево-желтыми или мятно-зелеными, явно из хлопка и тонкого хлопка, поэтому они тусклые, убого украшены цветами и птицами и имеют лиловые, красные и розовые оттенки, делающие их похожими на старый, случайно попавший сюда гобелен.
У нас несколько окон и только три занавески, которые можно задернуть на ночь, и я мечтала повесить какие-нибудь богатые шторы из атласа и бархата цвета корицы и бронзы. Я хотела узнать, почему не могу сама выбрать ткань, из которой сеньор Маттеско изготовит нам драпировки и скользящие шторы, но Фернандо объяснял, что это невозможно, потому что годы тому назад Маттеско купил фабрику в Тревизо с большими запасами, в сотни и сотни метров, и до сих пор он снимает мерки, разрезает ткани и шьет драпировки и шторы по выгодным ценам для всего острова. Он сказал, что заказывать у Маттеско — нечто вроде старой местной традиции.
Я сначала подумала, что он шутит, но эта фантастическая история почти в точности походила на действительность, поэтому я перестала чувствовать легкую обиду на то, что меня никогда не приглашали в дома соседей. Теперь я знала, что в каждом из них развеваются одинаковые занавески из белого батиста, с кантом в винно-красный горошек. Это именно то, что Маттеско пытался вручить мне. Я копалась в его гараже до тех пор, пока не нашла тайник с парчой цвета слоновой кости. Тяжелая плотная ткань, сильно пахнущая землей. Он сказал, что счастлив избавиться от забытой материи, и если вы подержите ее два дня на солнце, то приведете ее в порядок, и она именно то, что вам нужно.
Синьора Маттеско — швея. У нее белая кожа и белые волосы, она носит старый белый рабочий халат, когда сидит за своей машинкой среди целого моря белой ткани. Она выглядела как ангел и казалась сконфуженной, даже жалкой по причине моего нежелания пришить бордюр из ткани в винно-красный горошек.
В Сан-Лио нашлась мастерская, где отец и сын разворачивают и разрезают тонкие листы металла, превращая их в канделябры, лампы, подсвечники, полируя эту красоту шерстяной тканью, которую окунают в золотую краску. Мы следили за их работой через окно, приезжая к ним и беседуя раз или два в неделю на протяжении месяцев, прежде чем решили, что нам больше нравится из их изделий. И им, и нам было приятно наше общение, и все понимали, что с выбором нельзя спешить.
Венецианцы любят растягивать некоторые встречи так тонко, как звук полета осы, разворачивая в медленном piano и даже медленнее. Почему нужно куда-то бежать, почему нужно что-то улаживать прежде, чем возникнет необходимость? Если между улаживанием и окончательным решением проблемы пройдет достаточно времени, может выясниться, что и не нужно ничего было улаживать, что все удачно закончится само собой. А как же радость от завершения? Клянусь, я начинала понимать венецианцев. Я вспоминала Рапунцель и итальянскую убежденность, что без страданий и драм ничего стоящего не получится. Помимо щебня, скрежета и взгляда подстреленной птицы Фернандо, у меня пока была только ванная комната в черно-белых мраморных плитках на стенах и полу, где я буду блаженствовать с моим героем.
Библиотека Марчиана, Венецианская национальная библиотека — еще одна комната в моей жизни. Эта комната, к счастью, не часть квартиры. Библиотека помещалась внутри палаццо XVI века, построенного Джакопо Сансовино, и была пристроена к дому греческих и латинских коллекций, завещанных Венеции кардиналом Бессарионо из Трапезунда. Сидя на Пьяцетте, вымощенной каменными плитами, вы смотрите прямо на палаццо Дожей и базилику Сан-Марко. Скромность библиотеки, строгие ионические и дорические колонны сочетаются с Пьяцеттой, с ее розовыми и белыми готическими аркадами и серым сияющим Бизантиумом, и все они прекрасно выглядят вместе, архитектурным радушием приветствуя вас при входе на самую замечательную в мире площадь.