Тысяча и один день (сборник)
Шрифт:
– Они же тепло любят, – со слезами на глазах причитал морочник. – Они же с равнины!
Следующая ночь стоила жизни еще трем дракончикам. Теперь уже четыре зверя несли на себе по двое седоков, и было ясно видно: еще одной холодной ночевки им не выдержать. На мальчишку-морочника было жалко смотреть.
Деревень на холодном плоскогорье не было. И неудивительно, решил Леон, стуча зубами и пытаясь согреть руки о шею дракончика. Горы обширны, а людей в горах мало. Поселись они все здесь, а не в долинах, их бы скоро не стало совсем.
Тихая Радость кончилась. Кирейн стал окончательно невозможен: горько ныл, жалуясь на холод, сочинять не желал, а если просили что-нибудь почитать, начинал одну и ту же историю про неловкого шептуна Нарцисса, у которого от удара драконьего хвоста отвалились усы. Часто шмыгал носом Батт и не скулил, очевидно, только потому, что боялся насмешек.
Умнейший сделался хмур, часто взбирался на возвышенности, чтобы оглядеть окрестности, раздраженно бормотал непонятные слова, то и дело чертил что-то на клочке пчелиной бумаги и в конце концов разорвал бумагу эту и выбросил обрывки. Путь, указанный им, зигзагом пересек плоскогорье и теперь, судя по всему, приближался к его краю.
– Если это вообще существует, то где-нибудь здесь, – сказал он наконец. – Ищите.
– Что искать? – спросил Леон, оглядываясь.
– Не знаю. Но смотри в оба… Стоп!..
Бездорожье пересекла тропинка.
– Вот и нашли.
Была тропинка едва приметна, петляла среди валунов, местами пропадала вовсе, и Леон со стыдом осознал, что вряд ли заметил бы ее, несмотря на весь охотничий опыт. Наверно, Умнейший все же знал, что искать.
– Видишь гору? – показал старик. – За ней в долине деревня, а по подошве идет хорошая тропа. Эта тропинка туда и ведет. Я в той деревне гостил дважды и знать не знал, что Столица рядом.
– Разве в деревне про Столицу не знают? – поразился Леон.
– А ты решил, что Столица – селение? – усмехнулся старик. – Не надейся. Больше одной души в тайном месте жить не может, иначе оно перестает быть тайным. И эту-то душу мы, надеюсь, скоро увидим. Скажи-ка своим орлам, чтобы приготовились.
– К чему?
– Ко всему. Мне почему-то кажется, что тут нас с дороги не накормят и Тихой Радости не нальют. Может быть – к бою.
– С человеком? – отшатнулся Леон.
– Ты, вижу, еще плохо понимаешь, что такое человек, – проговорил Умнейший и вдруг вспылил: – С противником! Понял? А человек он или нет – неважно! – И, успокаивая, добавил: – Сначала, конечно, попробуем договориться…
Тропинка оборвалась в круглой яме с отвесными стенами. Дна видно не было.
Спешились. Переглядывались в растерянности.
– Карстовый провал, – определил Умнейший. – Примерно так я и думал. Где-то тут должен быть спуск… – Он полежал на животе, свесив голову в яму. – Ага, лестница убрана, вон лежит. Значит, хозяин дома.
– Покричать ему? – предложил Парис.
– Ш-шш… У кого веревка?
Достала веревка до дна или нет, определить было трудно.
– Тирсис, ты первый. Духовую трубку держи наготове. Внизу не шуметь!
Тирсис вопросительно посмотрел на Леона. Леон кивнул.
– Далее: Сминфей, Батт, Фаон и Элий. Затем я, последним – Леон. Остальным ждать наверху. Ясно?
Голос Умнейшего был таков, что ему повиновались беспрекословно. Кирейн только спросил:
– Долго ждать?
– Сколько надо, столько и ждать!
Когда подошла его очередь, старик спустился вниз на одних руках с неожиданной легкостью. У Леона вышло нисколько не лучше.
Дневной свет сузился в неровный круг над головой. Внизу журчал ручей, вытекая неведомо откуда и утекая неведомо куда. Бледный лишайник цеплялся за камни. Вытоптанная в нем тропинка уводила в темный стрельчатый проход.
– Кто у нас самый тихий? Элий? Давай-ка вперед. Леон, ты замыкающий.
Скоро началась такая узость, что пришлось ползти. Холодный камень под ладонями был гладкий, словно отшлифованный. Леон содрогнулся, подумав о том, что так оно и есть. Сколько столетий люди пользовались этим лазом, коленями и ладонями полировали скалу… Странные люди подземелья, скорее всего – Хранительницы, сменяющие друг друга из поколения в поколение…
Где-то впереди лежало страшное неживое Зло.
Лаз кончился коридором. Спотыкаясь о сталагмиты, шли молча, только чуть слышно сопел Тирсис, выставив перед собой духовую трубку.
За ближайшим поворотом забрезжил слабый синеватый свет.
– Светящихся жуков он разводит, что ли? – шепотом предположил Умнейший.
Никакие это не были жуки. Когда добрались до освещенного коридора, увидели, что свет исходит от тонкого, уходящего вдаль щупальца, очень похожего на стебель лианы. Но разве бывают светящиеся лианы?!
Леон осторожно потрогал светящийся стебель. Он был мягкий и чуть теплый.
– Так и есть, – шепнул Умнейший. – Здесь и электричество цело. Изотопный источник, не иначе, только полудохлый… Нет, мы сюда еще вернемся, помяни мое слово. Какое место, а! Какое роскошное место…
Кое-где, группируясь к светящемуся щупальцу, росли пучками незнакомые грибы на тонких бледных ножках. Леон отломил один, пожевал, плюнул.
– Несъедобные? – спросил Умнейший.
Скажет же…
– Несъедобных грибов не бывает. Горчат немного.
Звонко срывались капли со сталактитов. В сандалиях хлюпало. Где-то недалеко шумела подземная река.
Впереди открылся зал – такой громадный, что потолка в скудном свете и не различить. Зато был прекрасно виден постамент из серого выкрошившегося камня, и камня странного, потому что в зияющих впадинах, откуда отвалились самые крупные куски, явственно торчали гнутые прутья, очень похожие на железные, ржавые насквозь. А на постаменте стояло Зло.
В том, что оно неживое, сомневаться не приходилось. Но от этого оно не казалось менее страшным.
Леон поймал себя на том, что готов ко всему и не очень удивился бы, окажись непобедимый меч Синклиналь не сказкой, а доподлинной и зримой реальностью. Но то, что возвышалось на постаменте, меньше всего походило на меч. Оно вообще не походило ни на что знакомое – громадная холодная масса с множеством выступов и скругленными углами. Длинное, присыпанное пылью щупальце, потолще светящегося, но не светящееся нисколько, а наоборот, темное и холодное, выходило из тела чудовища, змеилось по полу и исчезало в одном из боковых коридоров.