Тысяча и один день (сборник)
Шрифт:
Ага, так я и побежал на карачках… Сам бегай. Ладно, уж так и быть, я принесу тебе нож, но только своим способом. Через Вязкий мир путь ближе. Кому-то он наказание, а мне – краткий отдых.
Там хотя бы тяжесть нормальная.
5
– На ольховом дыму все же лучше, – тоном знатока сообщил Гриша Малинин, подбросив в дымящий костерок охапку колючих, словно рыбьи скелеты, можжевеловых веток. Застреляли искры. Клуб дыма рванулся было вверх, но одумался и втянулся в дымоход коптильни, что от него, собственно, и требовалось. Окутал висящие над жерлом куски мяса.
– А на можжевеловом что, хуже? – спросил дядя Лева и закашлялся, глотнув ненароком дыма.
Никто не поддержал тему. Из десяти человек, греющихся возле нодьи, разложенной на очищенной от снега площадке возле действующей коптильни, тема заготовки мяса интересовала сейчас только Гришу.
– Ну ясное дело, хуже! Хотя, по правде сказать, ненамного. Тут некоторые и на березе коптят, а в ней, между прочим, до Первоматери дегтя. Возгонка идет.
– Ты проверял? – спросил, откашлявшись, дядя Лева и полез тереть заскорузлым пальцем слезящиеся глаза. – Умный больно. Ты химик?
– Чего тут химичить? На вкус не чувствуется, что ли? Ольха нужна.
– Нет ольхи, всю извели. Гурман. Неймется тебе, так сходи за излучину, там ольха еще есть.
– Ага! – обиделся Гриша. – В такую погоду? Мечтаешь, чтобы я заблудился? За излучиной родники и лед слабый. По-твоему, нас слишком много, да?
– А по-твоему, кто-то другой должен идти, потому что ты любишь вкусно пожрать?
– Да нет, я так, – сменил тон Гриша. – Скучно же. Поговорить не с кем и не о чем.
– Тогда спи, – посоветовал дядя Лева. – Хочешь, в землянку иди, хочешь – прямо здесь. За мясом я послежу.
– Надоело спать. После смерти выспимся, а повезет – так в шахте. Чем еще там заниматься?
– Вот там и наговоришься всласть… если взрывная волна тебе свод на голову не уронит. Ты коры, коры побольше в огонь подбрось. Дыма мало.
– Хватит дыма, – простуженным басом сказал Тамерлан. – Дышать нечем. Настоящий городской смог, ей-ей.
– Ха, городской! – немедленно отозвался Гриша и все-таки подбросил в костерок немного тальниковой коры пополам с мелко нарубленными сырыми ветками. – Ты городской смог когда-нибудь нюхал? Так, чтобы настоящий?
– В кино видел.
– Ага, в кино! В историческом фильме небось? Бабское вранье. Не было никогда никакого смога.
– Это почему же не было?
– Потому что миф это древнегреческий! Ну ты сам посуди: вот, скажем, ты оказался у власти. Да-да, именно ты. Или он, или я, или вот они… – Гриша замахал руками, указывая то на дядю Леву, то на Тамерлана, то на Ваню Динамита с Гойко Молотилкой. – Мы что, полные кретины? Нам что, надо всего побольше и даром? И за это мы готовы потравить все на свете и сами дышать всяким дерьмом? А после нас хоть потоп, да?
– Так насчет потопа – это мужик сказал, и как раз облеченный властью. Король вроде.
– Ерунда! Это его шлюха сказала, а она безмозглая была, потому что бургундское тянула, как помпа. Пропила мозги. Ее так и прозвали – Помпа Дура.
– Ты это где вычитал? – поинтересовался дядя Лева.
– Между строк! Уметь надо. Бабы нам врут, и дураки уши развешивают, а умные люди подвергают все сперва сомнению, а потом анализу…
– Может, поделишься опытом, аналитик? – Дядя Лева прищурил глаз. – Обучи методу, а?
– Да запросто! – Разгорячившийся Гриша не почуял сарказма. – О ней вот что написано: уродина, притом костлявая. Померла опять же еще не старой. Умному достаточно: хронический алкоголизм! А тому парню, королю, прямая выгода, коли не брезглив: накачал эту Помпу винищем – и раскладывай ее как хочешь, ей уже все до Первоматери. Он над нею шутки шутил: напоит ее вдрабадан, нальет ей в тарелку вместо супа воды с лягушками, прямо из пруда, так она их ловит и ест – во, думает, какие фрикадельки шустрые… Не веришь?
– Верю, – сказал дядя Лева, пряча усмешку. – Кстати, о лягушках. Ты за мясом смотришь, мифотворец?
Гриша потрогал мясо.
– Не, еще рано. Пусть повисит.
– Тогда иди еще веток наломай. Далеко не отходи, но и быстро не возвращайся. Осознал задачу?
– Нет.
– Надоел, – пояснил дядя Лева. – Балаболка. Иди, иди. В ушах от тебя звенит.
– А почему я?
– Потому что правило забыл: о хлебе, соли, выпивке и раскладывании баб – молчок. Был уговор? Был. Шагом марш.
Обиженно кряхтя, Гриша поднялся с подстилки из лапника, кряхтя, перелез через сугроб и скрылся из виду. В последние месяцы он все делал кряхтя – никак не мог приспособиться, хоть и был самым молодым среди беглецов. Остальные, кто выжил, давно заматерели, привыкли к таежной жизни, обросли дремучими бородищами и органично вписывались в окружающую среду. Выдержали лютую зиму, и это главное. А весны не увидят. Весна в эти края приходит в конце апреля, и увидит ли ее хоть кто-нибудь – большой вопрос.
Третий день держалась оттепель. С хвои капало в просевшие сугробы, а иногда с какой-нибудь грузно провисшей под тяжестью снега пихтовой лапы с шумом рушился подтаявший пласт. Мокрая овчина непогоды плотно легла на тайгу. Облака прекратили бег, прижались к земле, смешались с туманом. Мир съежился. Видимость – двадцать шагов.
Хорошо еще, что догадались заготовить впрок большой запас топлива. Очень пригодилось. В такую погоду инстинкт самосохранения не велит далеко отходить от лагеря, а все сушины поблизости давным-давно спилены. В промерзлом зимнем дереве почти нет соков, и, спиленное сонным, но живым, оно может дать пищу обычному костру «шалашиком», а все же не нодье.