Тысяча миль в поисках души
Шрифт:
— Жив ли он? — спрашивает Робертсон о Сильвашко. — Для нас, американцев, война в Европе тогда практически окончилась. А он, наверное, брал еще штурмом Берлин, освобождал Прагу.
Робертсон листает свой старый офицерский блокнот. На пожелтевших страницах автографы наших офицеров: генерал-майор Русаков… Майор Рогов… Полковник Гребенников… Майор Голиков… Лейтенант Иванов.
— Напишите, что я их всех помню, — говорит мне Робертсон. — Такое не забывается.
Узкая горная дорога привела меня в маленький поселок с единственной улицей, расположенный в отрогах Аппалачей. Здесь живет фермер
— Это самая дорогая вещь в моем доме, — сказал мне Хафф. — Эта фотография со мной всегда. Я не снимал ее со стены никогда, даже в самые худшие годы «холодной войны». Я верил и верю: дружба, скрепленная кровью, вечна.
Я просил его рассказать о встрече на Эльбе, а он засыпал меня вопросами. Как поживает сержант Николай Андреев? Вот он на другой карточке. В кожаной куртке, пистолет на животе, как носили разведчики. Голова обмотана бинтами через подбородок. Как фамилия того солдата, который обнял на мосту Робертсона? Я обещал узнать. Надеюсь, что ветераны 58-й гвардейской дивизии помогут мне.
Из трех разведгрупп в тот вечер лишь группа Робертсона вернулась в расположение своей части, да еще в сопровождении представителей Советской Армии. А через несколько дней четверо разведчиков были уже в ставке у генерала Д. Эйзенхауэра в Реймсе.
— Мы рассказали ему, как было дело, — вспоминает Хафф. — А генерал вдруг встал из-за стола, прошелся молча по кабинету, остановился около нас и как-то по-особому сказал: «Знаете, ребята, всякое у меня бывало, а вот такого, как у вас, не было. Завидую я вам, хотел бы я быть с вами в тот день на Эльбе».
Потом Эйзенхауэр вызвал адъютанта и продиктовал письмо командиру 69-й дивизии. В архивах дивизии я нашел копию этого письма. «Сейчас, — писал Эйзенхауэр, — в моей ставке я беседую с молодым лейтенантом из вашей дивизии, которого сопровождают солдаты. Они подарили мне самодельный американский флаг, с которым они встретили русских на Эльбе. Я был так тронут их энтузиазмом и их общим боевым подъемом, что тут же повысил каждого из них на одну ступеньку в воинском звании».
А еще через несколько дней на торжественной церемонии в Лейпциге командир 58-й гвардейской стрелковой дивизии генерал-майор В. Русаков вручил советские ордена Робертсону и трем его разведчикам, а также Коцебу, Крейгу и многим солдатам из их отрядов.
…Вот так все это было к западу от Эльбы.
…Лос-Анджелес разлился под холмом, как огненное море. В темном небе над аэродромом мигают бортовые огни самолетов. Мы поднимаем бокалы с калифорнийским вином в память советских и американских парией, павших в боях за общее дело.
— А теперь за сотрудничество во имя мира, — предлагает хозяин дома. — За дружбу между нашими народами!
Неожиданно в комнате звонит телефон. Доктора Робертсона спрашивают, не может ли он приехать в больницу, нужна его консультация.
— Я завезу вас в гостиницу, — предлагает он мне. — Это по пути.
Он ведет машину уверенно, но осторожно. Говорит, что в последние годы стал ездить медленнее. Вздыхает: «Старею, видно». Я смотрю на него и сравниваю с тем молодым разведчиком, который почти три десятилетия назад, нарушив приказ, гнал свой джип все дальше и дальше на восток, полностью подчинившись охватившему его ощущению, что он поступает правильно. Конечно, время оставило свой след и на нем. Нет больше младшего лейтенанта Робертсона, есть профессор Робертсон. И все-таки что-то осталось в нем от тех лет. Что? Наверное, умение ценить дружбу и всегда стремиться к проявлению ее. И, как будто угадав мои мысли, он говорит:
— Спроси меня сейчас всевышний: «Уильям, какой день из своей жизни ты хотел бы пережить снова?», я бы ответил: «Тот, когда я обнял русского солдата на середине взорванного моста через Эльбу…»
«Вэри хорошо!»
Ковбой был уже не молод, но выглядел еще браво. Огромная техасская шляпа. Полинялые джинсы. Сапоги на высоком каблуке. Ноги подковой, как у прирожденного кавалериста. А оказалось, что он — таксист. Подхватив мой чемоданчик, предупредил: дорога будет длинная — от аэропорта Хьюстона до космического центра около пятидесяти миль.
В пути развлекал меня разговором. Сам он фермер. В свободное время подрабатывает за баранкой такси. Потом спросил:
— Вы, я вижу, не американец. Не из России будете? Сейчас ваши космонавты здесь тренируются, вот я и подумал…
На мой вопрос, что говорят в народе об американо-советском сотрудничестве в космосе, ответил так:
— Помните, с «Аполлоном-13» случилось в космосе несчастье? Тогда и простые люди, и ученые говорили: надо наладить с русскими сотрудничество, чтобы ваши и наши космонавты могли приходить на помощь друг другу.
Вспомнил техасец и вторую мировую войну. Закончил он ее в нескольких километрах от Эльбы.
— Если бы не ранение, тогда встретился бы и я с вашими ребятами. У нас в полку все с нетерпением ждали этой «стыковки». Наши радисты уже слышали в эфире ваши полевые радиостанции.
У мотеля «Шератон Кинг» остановил машину.
— Вот тут живут ваши ребята. Скажите им, что техасский фермер Пол Сеймур желает успеха.
В 7 часов утра из окна я увидел: по асфальтовой дорожке через лужайку бегут четверо в синих тренировочных костюмах. Пригляделся — наши: Алексей Леонов, Валерий Кубасов, Анатолий Филипченко, Николай Рукавишников. Я бросился к ним. Остановились под пальмами у бассейна, начали зарядку. Леонов попутно рассказывал содержание американского фильма, который смотрел вчера вечером по телевидению. Я когда-то видел этот фильм. И хотя знал, что космонавты изучают английский язык, но, признаться, подивился тому, как точно Леонов передавал содержание запутанного сюжета кинокартины.
В 8 утра к мотелю подкатывает серый автобус. Наша группа уже в сборе. Здесь руководитель подготовки советских космонавтов генерал-майор авиации В. А. Шаталов, четыре экипажа корабля «Союз», методисты, другие специалисты, переводчики.
Несколько минут езды, и мы уже на территории Центра пилотируемых космических кораблей имени Джонсона. Здесь в степи раскинулось свыше ста светлых новых зданий. Между ними зеленые поляны, пересеченные дорогами и дорожками. Полтора десятка лет назад здесь было ранчо да болото с дикими утками. Любопытно, что утки остались. Стали совсем ручными. В обеденный час подходят к стеклянным дверям кафетерия и поднимают невероятный шум — требуют угощения.