Тысяча порезов
Шрифт:
— Хоть я и не считаю тебя умным человеком, поскольку ты упустил лучшее, что есть в твоей несчастной жизни, я уверен, что ты слышал о термине «смерть от тысячи порезов», — сказал я, держась за нож и поворачиваясь.
Пит дернулся, когда я заговорил, он увидел, как нож блеснул на свету. Стул не сдвинулся с места. Наручники на запястьях звякнули о металл. Он никуда не уйдет.
— Это была форма пыток и казней, используемая вторым императором династии Цинь и многими другими, которые пришли после него, — продолжил я, игнорируя его всхлипы и мольбы. — Более известная как «линчи», —
Я разрезал кожу на его щеке, нож прошел сквозь плоть как по маслу.
Пит закричал, когда из раны хлынула кровь, лоскут кожи свисал вниз.
Я подождал, пока крики утихнут. Мои мысли вернулись к Сиенне, когда я посмотрел на часы. Она уже закончила свою тренировку и, наверное, сидела наверху, пила кофе с круассаном. Или сидела на солнышке.
Пит утих немного, дав мне заговорить.
— Первоначально эта практика проводилась в общественном месте, когда осужденный был привязан к деревянной раме, — сказал я, обдумывая, куда нанести следующий удар. Я не хотел, чтобы он истек кровью. — Для того чтобы унизить заключенного. — Я потянул его за руку, чтобы она легла на подлокотник.
Пит пытался бороться со мной. Безрезультатно.
— Это наказание было для тех, кто совершил самые ужасные преступления, — сказал я, держа его руку плашмя. — А ты, Питер, совершил ужасное преступление, думая, что можешь обладать ею. — Моя хватка на ноже усилилась. — Думал, что ты достоин, черт возьми, прикасаться к ней. — Я надавил на его руку. — Но твое худшее преступление — ты думал, будто она твоя, чтобы продать ее на хрен. Думал, что после этого сможешь продолжать жить. — Нож прошел сквозь кожу и кость, когда я отрубил ему большой палец.
Его крики отражались от стен, тело начало трястись.
— В китайском законодательстве не было никаких конкретных подробностей о порезах, — сказал я, перекрикивая его всхлипываний. — Следовательно, палачи могли проявить творческий подход. Они могли отрезать конечности. Срезать плоть. — Я сделал надрез на коже его предплечья, осторожно, чтобы не повредить артерии.
— Вопреки названию, до тысячи порезов никогда не доходило, — сказал я, двигаясь к его груди. — Даже самый храбрый из людей не смог бы пережить это, — я посмотрел на плачущего человека, пропитанного собственной кровью. — Ты тем более. Скорее всего, ты не переживешь и десяти.
Мой нож прошел сквозь плоть.
— Но я постараюсь, чтобы это продлилось долго. — Моя собственная кровь пела от удовлетворения.
Пит не продержался и часа.
Но покинув подвал, залитый его кровью, я получил новую концентрацию, в которой нуждался.
У меня была встреча в Пустынном районе, которого избегала даже полиция. Сиенна работала там. В гребаной «Империи». Когда она сказала мне об этом в первую ночь, я кое-как постарался не отреагировать.
Даже тогда, зная ее всего несколько часов, я был в ярости. Не то, что она работала в клубе, а то, что был так чертовски близок к ней и не догадывался об этом. Только я ходил в другой клуб, под названием «Руины».
«Руины». Название не я выбирал. И понятия не имел, кто его выбрал. Организация существовала
Хотя все мы были членами разных и иногда конфликтующих семей, мы придерживались строгого кодекса. Каждая встреча, которую мы проводили в Пустыне, проходила на нейтральной территории. Никакого оружия. Никакого кровопролития.
Что было одной из многих причин, по которым я покрыл себя кровью Пита этим утром. Потому что одна мысль о том, что кто-то из тех мужчин сталкивался с Сиенной, когда она работала в «Империи», вызывала у меня желание разорвать их на куски.
Я не мог разрушить мирный договор десятилетней давности из-за гребаной женщины.
Но, черт возьми, как это было заманчиво.
— Сэр?
Я посмотрел туда, где в дверях стоял Феликс. Его глаза без эмоций метнулись к Питу.
— Мы должны немедленно отправиться в Пустыню, — сказал он, не сводя глаз с трупа.
Я вздохнул.
— Да. Пошли.
Чем скорее мы уедем, тем скорее я смогу вернуться.
К ней.
Я оставил тело там же.
Оно попозже сыграет свою роль.
Сиенна
Как и в первое утро здесь, Кристиана уже не было, когда я проснулась. Надеюсь, он знал, что я не готова увидеть его и встретиться лицом к лицу со своими чувствами к нему при холодном свете дня, или он просто вставал в пять, чтобы сделать… что там делали боссы мафии.
Меня осенило, что я ничего не знаю о том, что на самом деле означает быть в мафии. Законы для них ничего не значили. Только верность. Если перейдешь им дорогу, то окажешься в неглубокой могиле. Это то, что писали СМИ. Если я собралась раздобыть улики, которые вытащат меня отсюда и посадят Кристиана в тюрьму, то мне нужно действительно искать их, вместо того чтобы ходить по дому в шелковых платьях и трахаться на обеденном столе. Мне нужно найти нечто, что положит конец всему этому.
У меня крутило живот, и все время, пока я выполняла утреннюю рутину, мои мысли были о Кристиане. Я перечисляла всё, что знала о нем. Не как о главаре мафии, а как о мужчине.
Он был серьезен. Чрезвычайно. Меня осенило, что я не видела его смеющимся с тех пор, как встретила. Конечно, ситуации, в которые мы попадали, были не совсем смешными, но все же. Каждый раз когда тот ухмылялся, выражение его лица было наполнено злобой. Злобой, а не радостью.
Все в нем было суровым, почти мрачным. Опасным, смертельно опасным, конечно. Словно у него внутри нет никакого счастья. И мне это нравилось.
Меня всегда шокировало, как знакомые женщины говорят о том, чего они хотят от мужчины. Конечно, были различные предпочтения в зависимости от самой женщины, возраста, финансового положения, роста, религии, но всегда было одно общее.
«Я хочу того, кто может заставить меня смеяться».
Всем хотелось смеяться. Все хотели мужчину с чувством юмора. Не знаю, либо они все повторяли за другими и слишком боялись выделиться, или же они правда хотели какого-нибудь шутника в качестве партнера.