Тысяча сияющих солнц
Шрифт:
Грудь болит. Руки-ноги болят.
В глазах все вертится.
Где Тарик?
Почему его нет рядом?
Тьма. Звезды россыпью.
Баби и Лейла где-то высоко-высоко. Он указывает ей на ячменные поля. Надрывно трещит пусковой двигатель дизель-генератора.
Длиннолицая смотрит на нее сверху вниз.
Дышать больно.
Где-то играют на аккордеоне.
Опять розовая пилюля.
И тишина. Всепоглощающая тишина.
Часть третья
1
—
Ресницы у девчонки затрепетали.
— Ты помнишь, что произошло?
Она шевелит губами. Закрывает глаза. Сглатывает. Касается рукой левой щеки. Чуть слышно шепчет что-то.
Мариам наклоняется ближе.
— Ухо, — шелестит девчонка. — Оно ничего не слышит.
Первую неделю она только и делала, что спала — действовали купленные Рашидом в госпитале розовые пилюли, — бормотала во сне, вскрикивала, называла какие-то незнакомые имена, иногда плакала и металась. Мариам даже приходилось ее удерживать. Бывало, ее бесконечно рвало, вся пища извергалась обратно.
Мрачный взгляд поверх одеяла, односложные ответы, что бы ни спросили Мариам или Рашид, — такой она была, когда бодрствовала. Начнешь кормить — мотает головой и плюется. Правда, надолго ее не хватало — капризы быстро сменялись слезами.
Порезы на лице и на шее, швы на израненных руках и ногах Рашид велел смазывать дезинфицирующей мазью. Повязки Мариам регулярно стирала. Когда девчонку тошнило, Мариам приходилось придерживать ее, откидывать волосы у нее с лица.
Сколько она у нас пробудет? — спросила Мариам у Рашида.
Пока не поправится. Ты на нее только посмотри. Ну куда она теперь пойдет, бедняжка?
Из-под груды обломков девчонку откопал Рашид.
— Счастье, что я был дома. Твое счастье, — уточнял он, сидя рядом с ее кроватью. — Я отрыл тебя голыми руками. Вот такой кусок металла, — большим и указательным пальцами Рашид показывал размеры (раза в два больше, чем на самом деле, подумала Мариам), — торчал у тебя из плеча. Я уж думал, клещами вытаскивать придется. Но теперь все в порядке. Еще чуть-чуть — и ты поправишься, будешь нау соча. Как новенькая.
Рашид приволок несколько книг из библиотеки Хакима — все, что сохранилось.
— Очень много книг сгорело. Да и растащили порядочно, по-моему.
В первую неделю муж был сама доброта — то принесет подушку и одеяло, то пузырек с пилюлями. Витамины, говорит.
Это Рашид сообщил Лейле, что в доме ее приятеля Тарика теперь новые жильцы.
— Ничего себе подарочек. Один из командиров Сайафа очень щедр к своим людям. Такой дом для троих.
Трое мальчишек с дочерна обгоревшими на солнце лицами, в неизменном камуфляже, — вот кто были эти свои люди. Они часто попадались на глаза Мариам — курили во дворе и у калитки, прислонив свои автоматы к стене, играли в карты. Главный — немножко постарше и покрепче — важничал, держал себя заносчиво, а тихоня младший, как видно, еще не научился — всегда при встрече кланялся Мариам, улыбался и говорил «салам». Вся его напускная воинственность при этом слетала.
И вот однажды утром в дом угодила ракета. Потом ходили слухи, что стреляли хазарейцы из «Вахдата». Парней разорвало на кусочки и раскидало по окрестностям.
— К тому и шло, сами виноваты, — заключил Рашид.
Девчонке повезло, что так дешево отделалась, думала Мариам. Ведь ее дом разнесло в пыль. А сейчас она потихоньку шла на поправку — ела понемножку, сама мылась, сама расчесывала себе волосы, ужинала внизу вместе с Рашидом и Мариам. Конечно, подступала слабость, кружилась голова, тошнило. По ночам снились кошмары. И от приступов отчаяния было никуда не деться.
— Я занимаю чужое место, — вырвалось как-то у нее.
Мариам меняла белье. Девчонка сидела на полу, поджав синие коленки к подбородку. Глаза ее были полны ужаса.
— Отец хотел вытащить на улицу коробки с книгами, сказал, они для меня слишком тяжелые. Но я ему не дала — мне все хотелось сделать самой. И оказалась не в доме, а во дворе.
Мариам постелила свежую простыню и глянула на девчонку — на ее светлые кудряшки, зеленые глаза, высокие скулы и пухлые губы. Она помнила ее маленькой: вот крошка семенит вслед за матерью в пекарню, вот едет на закорках у брата — младшего, с завитком волос над ухом, — вот играет в шарики с мальчишкой плотника...
А теперь она, похоже, ждала, чтобы ее утешили. Но какие мудрые слова могла ей сказать Мариам, чем ободрить? Когда хоронили Нану, даже мулле Фатхулле нечем оказалось успокоить Мариам. А ведь он цитировал Коран: «Благословен тот, в руках которого власть и который властен над всякой вещью, который создал смерть и жизнь, чтобы испытать вас, кто из вас лучше по деяниям, — Он велик, прощающ!» Мулла Фатхулла увещевал ее: «Это пагубные мысли. Слышишь меня, Мариам-джо? Дурные, пагубные. Они несут муку. Вины на тебе нет».
Что сказать девчонке, как облегчить ее страдания, снять груз с плеч?
Но говорить ничего не пришлось.
— Мне плохо. Тошнит, — прохрипела горемыка, становясь на четвереньки.
— Стой! Потерпи немного. Сейчас принесу таз. Пол-то я только что вымыла... О Господи... Господи...
Миновал месяц.
Однажды кто-то постучался к ним в дом. Мариам открыла.
На пороге стоял мужчина. Он представился и сказал, кто ему нужен.
— Это к тебе! — крикнула Мариам.
Лейла оторвала от подушки голову.
— Его зовут Абдул Шариф.
— Я ни с кем таким не знакома.
— Он спрашивает тебя. Спустись вниз и поговори с ним.
2
Лейла сидела напротив Абдула Шарифа, крошечного человечка с рябым лицом и пористым носом картошкой. Короткие каштановые волосы дыбом стояли у него на голове, словно воткнутые в подушечку иголки.
— Прости меня, хамшира. — Мужчина расстегнул воротник рубашки и вытер лоб носовым платком.— Похоже, я не до конца поправился. Еще бы дней пять попринимать эти... как их... сульфамиды.