Тысяча сияющих солнц
Шрифт:
— А у моей дочки кровавый понос, — подхватила другая женщина.
— Температура у нее есть? — спросила медсестра. Мариам не сразу поняла, что обращаются к ней.
— Нет.
— Кровь идет?
— Нет.
— Где она?
Мариам поверх голов указала на место, где сидела рядом с Рашидом Лейла.
— Мы ею займемся, — пообещала медсестра.
— Когда?
— Не знаю. У нас всего двое врачей, и обе сейчас на операции.
— У дочки боли, — настаивала Мариам.
— У меня тоже! — завопила окровавленная. — Жди своей очереди!
Мариам оттеснили в сторону. Перед ней теперь были только
— Погуляйте пока, — прокричала медсестра Мариам. — И ждите.
Уже стемнело, когда медсестра позвала их. В родовой палате было восемь коек, между ними ни ширм, ни занавесей. Зато персонал укутан с головы до ног. Две женщины рожали. Лейлу уложили на кровать у самого окна, замазанного черной краской. Из стены торчала треснутая раковина, над ней свисали с веревки перемазанные кровью хирургические перчатки. Вода из крана не шла. Посреди комнаты большой алюминиевый стол, верхняя часть прикрыта одеялом, нижняя пуста.
— Живых кладут наверх, — устало сказала Мариам женщина с соседней койки, заметив ее недоумевающий взгляд.
Докторша — маленькая, похожая в своей темно-синей бурке на птичку без клюва — говорила резко и отрывисто:
— Первый ребенок?
— Второй, — сказала Мариам.
Лейла вскрикнула, выгнулась дугой и вцепилась Мариам в руку.
— Были сложности с первыми родами?
— Нет.
— Вы ее мать?
— Да, — соврала Мариам.
Докторша приподняла накидку, вытащила странный металлический инструмент в форме конуса и, откинув бурку Лейлы, прижала ей к животу. Сначала одним концом, послушала минуту, потом другим.
— Сейчас я должна пощупать ребенка, хамшира.
Она сдернула с веревки перчатку, надела, положила одну руку Лейле на живот, а другую глубоко засунула внутрь. Та всхлипнула. Закончив свое дело, докторша передала перчатку медсестре, которая сполоснула ее водой из чашки и опять повесила на веревку.
— Вашей дочери необходимо сделать кесарево сечение. Знаете, что это такое? Мы разрежем ей утробу и извлечем ребенка. У него тазовое предлежание.
— Не понимаю.
— Ребенок не так лежит. Она не сможет родить его обычным путем. К тому же прошло слишком много времени. Ее надо немедленно в операционную.
Лейла, сморщившись, закивала и уронила голову набок.
— Только мне надо кое-что вам сказать. — Докторша как-то смущенно зашептала Мариам на ухо.
— Что она говорит? — простонала Лейла. — С ребенком что-то не так?
— Да как же она выдержит? — вырвалось у Мариам.
Видимо, докторше послышались в ее голосе обвинительные интонации.
— Думаете, я нарочно? Я просто в безвыходном положении. Из того, что мне нужно, они мне ничего не дают. У меня нет рентгена, нет отсосов, нет кислорода, нет даже простых антибиотиков. Когда благотворители готовы дать средства, талибы стараются, чтобы деньги пошли на что-то другое. Или все забирают себе.
— Доктор-сагиб, может, я что могу для нее сделать? — спросила Мариам.
— Да что происходит? — прорыдала Лейла.
— Можете сами купить лекарство, только...
— Пишите название, — потребовала Мариам. — И дайте бумажку мне.
Судя по движению под буркой, докторша покачала головой.
— У вас не будет на это времени. Во-первых, ни в одной из близлежащих аптек его все равно нет. Вам придется бегать по всему городу, и кто знает, отыщете ли вы его. Уже почти половина девятого, вас еще арестуют за нарушение комендантского часа. И вряд ли это лекарство окажется вам по карману, даже если вы его найдете. А операцию надо делать немедленно.
— Скажите же наконец, в чем дело? — жалобно спросила Лейла, приподнимаясь на локтях.
Докторша тяжко вздохнула и призналась Лейле, что в больнице нет никаких обезболивающих.
— Но если мы еще промедлим, вы можете потерять ребенка.
— Режьте. — Лейла откинулась назад и подогнула колени. — Вытащите его и дайте мне в руки.
Лейла лежала на столе в старой операционной с обшарпанными стенами. Докторша тщательно мыла руки в тазу. Сестра протирала Лейле живот тампоном, смоченным желто-коричневой жидкостью. При каждом прикосновении Лейлу пробирала дрожь. Вторая сестра, слегка приоткрыв дверь, зачем-то выглядывала в коридор.
Сейчас докторша была без бурки, и глазам Мариам предстали тяжелые веки, седая прядь, усталые складки у рта.
— Они требуют, чтобы мы оперировали в накидках. — Докторша мотнула головой в сторону медсестры у двери: — Вот наш часовой. Увидит кого, даст знать, и я успею закутаться.
Она говорила деловым, почти равнодушным тоном, и Мариам поняла: женщина перед ней давно уже перегорела и рада уже тому, что ее не выгнали с работы. Ибо у человека всегда есть что еще отнять.
С каждой стороны стола вверх торчало по металлическому стержню. Сестра, которая мазала Лейле живот, прищепками прицепила к ним кусок ткани — занавесь между ней и хирургом.
Мариам встала у Лейлы за головой и нагнулась пониже. Их щеки соприкоснулись. Слышно было, как стучат у Лейлы зубы. Мариам взяла подругу за руку.
За занавесью двигались тени докторши и сестры, одна слева, другая справа. Рот у Лейлы стал похож на щель, зубы сжались, на губах показались пузырьки слюны, дыхание участилось.
— Мужайся, сестренка, — сказала докторша и склонилась над Лейлой.
Глаза у Лейлы широко распахнулись. Рот раскрылся. Жилы на шее напряглись. Лицо сделалось мокрое от пота. Пальцы сжались.
Но закричала она не сразу, чем и восхитила Мариам.
14
Выкопать яму пришло в голову Мариам.
— Вот здесь, — сказала она, зайдя за сарай. — В самый раз будет.
Они попеременно долбили лопатой спекшуюся землю, выгребали сухие комки. На первый взгляд работы было не так уж много, ведь яма им требовалась небольшая и неглубокая. Только грунт был словно каменный. Уже второй год стояла опустошительная засуха. Снега зимой выпадало мало, а весенних дождей и вовсе не было. По всей стране крестьяне бросали свои участки, распродавали имущество, скитались от деревни к деревне в поисках воды, уходили в Пакистан, в Иран, оседали в Кабуле. Но мелкие колодцы и в столице все высохли, так низко опустились грунтовые воды. Лейла и Мариам часами стояли в очередях за водой. Река Кабул пересохла, русло ее обратилось в городскую помойку, полную всякой дряни.