Тысяча сияющих солнц
Шрифт:
— Постой. — Тарик опирается на локоть, смотрит на Лейлу. — Ты меня не так поняла. Я хотел сказать...
— Ты не видел всего этого своими глазами, — повышает голос Лейла. А ведь это ссора, их первая крупная размолвка. — Ты уехал еще до того, как началась самая страшная бойня. А я осталась. Война для меня не пустой звук. Я знаю, что это такое. Война убила моих родителей. Да как у тебя язык повернулся? К лучшему!
— Прости, Лейла. Прости меня. — Он гладит ее по лицу. — Ты совершенно права. Я только хотел сказать, есть надежда, что эта война закончится по-другому, не то что все предыдущие.
—
И что это она так на него взъелась? «Я, я...» Ведь его родителей тоже унесла война. И когда Тарик крепко прижимает ее к себе, она не сопротивляется. И поцеловать себя в руку позволяет. И в лоб. Она понимает, что Тарик, наверное, прав. Мирным путем ничего бы не получилось. К тому же есть надежда, что бомбардировки скоро закончатся. Но как ему сказать, что в глубине души она с ним согласна? Это было бы просто нечестно с ее стороны. Перед вдовами. Перед сиротами. Перед мертвыми.
Ночью Залмай закашливается. Лейла не успевает даже пошевелиться. Тарик вскакивает с постели, пристегивает протез, берет Залмая на руки и начинает укачивать. Мальчик обнимает его за шею. Тень мужчины, прижимающего к груди ребенка, движется по комнате туда-сюда.
Когда Тарик опять ложится, Лейла молчит. Только гладит его по лицу.
Щеки у мужа мокрые.
3
Мури для Лейлы — тихая гавань. Работа ей не в тягость, а в выходные они с детьми поднимаются на подъемнике на гору Патриата или выбираются в Пинди Пойнт, откуда в ясный день открывается чудный вид на Исламабад и центр Равалпинди, расстилают покрывало и устраивают пикник на поросшем травой склоне, едят бутерброды с фрикадельками и огурцами, пьют холодный имбирный лимонад.
Спокойствие, размеренность по душе Лейле, именно о такой жизни она мечтала, когда у них с Рашидом все складывалось особенно неблагополучно. Дня не проходит, чтобы Лейла не вспоминала о том, как нелегко ей приходилось.
На дворе 2002-й. Июль. Жаркая ночь. Лейла и Тарик тихими голосами обсуждают перемены, происходящие на родине. А их много. Силы коалиции выбили талибов из всех крупных городов, прижали их к границе с Пакистаном и к горам на юге и востоке. В Кабул вошел международный военный контингент. У страны теперь временный президент, Хамид Карзай.
Лейла решает, что настало время поговорить с Тариком на очень важную тему.
Год назад она бы с готовностью дала отрубить себе руку, только бы убраться из Кабула подальше. А тут вдруг оказалось, что она скучает по городу, где прошло ее детство, ей часто вспоминаются Шор-Базар, сады Бабура [60] , Куриная улица, водоносы с бурдюками через плечо, продавцы дынь в Карте-Парване.
Но душевный непокой объясняется не только ностальгией. Каждый день приносит новости: строятся школы, благоустраиваются улицы, женщинам разрешено работать. А Лейла в сторонке. Да, здесь ей хорошо и спокойно... и не более того. Ей часто приходят на ум слова Баби: «Ты можешь стать кем только захочешь. И я знаю, что, когда война закончится, ты ой как пригодишься своей стране». И голос мамы звенит в ушах: «Я своими глазами увижу, как моя родина обретает свободу. А увижу я — увидят и мальчики».
60
Одна из самых известных достопримечательностей Кабула (XVII в.), сады Бабура расположены в южной части города, на территории находится мечеть (1640 г.), летний павильон эмира Абдуррахмана и могилы самого эмира, его жены, дочери и императора Джахангира.
Вот почему Лейлу так тянет в Кабул — хочется самой все увидеть.
Есть и еще причина. Мариам.
Неужели она погибла только ради того, чтобы Лейла жила-поживала и в ус не дула? Стоило ли жертвовать собой, чтобы лучшая подруга нашла себе тепленькое местечко? Может, Мариам было бы и все равно, чем занимается Лейла, лишь бы ей и детям не грозила опасность. Зато не все равно самой Лейле. Чем дальше, тем беспокойнее у нее на душе.
— Хочу вернуться обратно, — говорит она Тарику.
Тот садится на кровати и молча смотрит на нее.
Лейла не устает поражаться его красоте — благородным линиям лба, мускулистым рукам, умным задумчивым глазам. Уже год прошел, а Лейле порой все не верится, что после стольких лет они обрели друг друга.
— Обратно? В Кабул?
— Но только вместе с тобой.
— Тебе здесь плохо? Мне казалось, ты такая счастливая. И дети тоже.
Лейла усаживается рядом с ним. Тарик подвигается, освобождая ей место.
— Я счастлива, — соглашается Лейла. — Иначе и быть не могло. Только... Тарик, сколько мы еще здесь пробудем? Все-таки мы на чужбине. Кабул — наш дом, а там столько всего сейчас происходит. Мне хочется поучаствовать в этом. Понимаешь?
Тарик кивает. И спрашивает:
— А ты уверена?
— Да. Больше скажу. У меня такое чувство, что я обязана поехать. Сидеть здесь сложа руки — как-то не по-людски.
Глаза у Тарика опущены. Он молчит.
— Но только — только, — если ты тоже поедешь.
Тарик улыбается, морщинка у него на лбу разглаживается, и на какое-то мгновение он становится похож на мальчишку из ее воспоминаний, у которого не бывает головных болей и который уверен, что, если в Сибири высморкаться, на мерзлую землю упадет зеленая сосулька. Этот мальчишка все чаще наведывается к ней — пусть даже на секунду-другую.
— Я-то? — переспрашивает Тарик. — Да я за тобой пойду хоть на край света.
— Спасибо, — чуть краснеет Лейла.
— Значит, возвращаемся домой?
— Только сначала съездим в Герат.
— В Герат?
Лейла объясняет причины.
С детьми пришлось повозиться, к каждому найти свой подход. Азизе до сих пор снились кошмары. Когда на праздновавшейся поблизости свадьбе кому-то из гостей вздумалось вдруг пострелять в воздух, девочка от страха расплакалась. Лейла растолковала ей, что талибов сейчас в Кабуле нет, боев тоже. Что ни у кого даже в мыслях нет снова отправлять ее в приют.
— Мы все будем жить вместе — твой отец, я и Залмай. Мы никогда не разлучимся — обещаю. Конечно, пока ты сама от нас не уйдешь. Настанет день, и ты полюбишь какого-нибудь юношу и захочешь выйти за него.
Когда пришла пора покидать Мури, Залмай был неутешен. Обхватил Алену за шею, не оторвешь.
— Мне с ним не справиться, — пожаловалась Азиза.
— Залмай! Мы не можем взять козу с собой в автобус, — вновь и вновь объясняла Лейла.
Пришлось Тарику пообещать, что в Кабуле они купят точно такую же козу, только тогда мальчик сменил гнев на милость.