Тысяча звуков тишины (Sattva)
Шрифт:
Лантарову неприятно было узнать, что такие титаны истории, как Лев Толстой и Леонардо да Винчи, считали поедание плоти омерзительным. Человек, оказывается, подавляет таким образом весь потенциал духовного развития. Он еще больше удивился, что античный Пифагор утверждал, что пока люди будут продолжать массовые убийства животных, они не перестанут истреблять и друг друга. Альберт Эйнштейн поразил его заявлением, что если бы весь мир отказался от потребления мяса, это могло бы изменить судьбу человечества. Наконец, наткнувшись в библиотеке Шуры на труды Арнольда Эрета и Поля Брэгга, Лантаров почувствовал, как какой-то неприятный комок отвращения к прежней еде подкатывается к горлу. У профессора Эрета он вычитал следующее: «В процессе развития цивилизации человек постепенно деградирует…Больной человек фактически представляет собой живую «выгребную яму»…Любая болезнь означает наличие шлаков – чужеродных веществ. Эти чужеродные вещества представляют собой своего рода клейстер, образующийся в результате распада нездоровых продуктов питания. Мясо, разлагаясь, образует гной… Природная терапия постепенно избавит вас от медицинских предрассудков». Когда выяснилось, что сам патриарх натуропатии вылечил
Лантаров в очередной раз обратился к откровениям Шуры.
«Я стал брать книги из стопки и открывать, где попало. В первой я обнаружил молитвы. В ней были убедительные фотографии ауры больного или обреченного человека до молитвы и после. Предельно ясно объяснялось, как лечит Божье Слово. Я немедленно выбрал для себя наиболее короткую молитву Пресвятой Троице, чтобы запомнить со временем, и стал читать ее много раз. Сначала бездумно, затем вдумчиво, наконец проникновенно. Я помнил, что говорила мне женщина: во время повторения молитвы или мантры в уме обязательно возникнет мыслеобраз, который может и не осознаваться. Действительно, после многих сотен, а может, и тысяч повторений сакральных заклинаний я стал чувствовать облегчение.
Следующее открытие заметно приободрило меня. Это случилось, когда я вычитал в книге о великих учителях Востока, невероятно – очень многие мудрецы, духовные лидеры и просветленные личности умерли как раз от злокачественных опухолей. Рамакришна, один из религиозных мистиков индуизма, умер в пятьдесят лет от рака горла. Выдающийся философ Кришнамурти, один из признанных учителей Востока, хотя и дожил до девяноста лет, также был поглощен злокачественным образованием поджелудочной железы. Другой философ и мудрец, Рамана Махарши, отправился в вечность по этой же причине в возрасте семидесяти лет. И еще много-много других. И вдруг меня осенило: не важно, в каком возрасте и от чего умерли эти люди. Важно, что они открыли и исполнили свое предназначение, свою миссию. В книге философа Ошо я нашел этому неопровержимые подтверждения. Назвав рак в основном психическим заболеванием, мудрец отметил, что более сложная, рафинированная цивилизация поражается вследствие внутреннего напряжения. Для меня стало открытием, что во время мировых войн почти не было этого заболевания. Но Масутацу Ояма, человек с неимоверно тренированным телом, научившийся руками разбивать каменные глыбы, отжимавшийся на одних пальцах до тысячи раз, выходивший один на один с разъяренным быком, умер от рака легких в семьдесят лет. Я даже не поверил: ведь этот боец, бывший для меня примером с училищных времен, никогда не курил и занимался дыхательными практиками. Когда я близко рассмотрел его фото, мне стало ясно: его съела гордыня, агрессия и полное непринятие любви. Такая же участь постигла и великого мастера энергетики, основателя айкидо Морихея Уэсибу, хотя в глазах его я нашел куда больше осмысленности. Человек, всем сердцем стремившийся добиваться искренности, предназначавший свою боевую систему «не для разрушительных целей», но для блага, простился с миром в восемьдесят пять – пораженная печень была тому причиной. Я прилежно искал, где возникло его внутреннее противоречие и беспокойство, ведь боевая система начиналась со слова «Ай», что на японском обозначает гармонию и любовь. Может быть, все дело в том, что система все-таки боевая?
В какой-то момент меня захватили другие люди. Те, что сумели преодолеть недуг, изменив свое мировоззрение. Писатель Александр Солженицын, оказывается, в тридцать четыре года оказался один на один с семиномой – опухолью яичка. Причем находился в заключении – в лагере на севере Казахстана. Почему-то именно его судьба казалась мне, бывшему арестанту, особенно понятной. И преодолел писатель свою хворь неутомимым творческим усилием, выплескивая в книгах все те смертельные эмоции, которые тащили его в могилу. Затем мне попалась коротенькая брошюрка о некой американке Луизе Хэй, чуть не утонувшей в злокачественной трясине из непрощенных обид и тайной жажды мести. Но изменение мышления позволило ей изменить всю жизнь, остановив рост губительных клеток без скальпеля. Борьба патриарха психоанализа Зигмунда Фрейда, пораженного раком нёба, произвела на меня неизгладимое впечатление. Мне виделось нечто мистическое в том, что он жил ровно столько, сколько посчитал необходимым для завершения своего творческого пути. Через шестнадцать лет после обнаружения опухоли восьмидесятитрехлетний ученый попросил своего врача прекратить мучения своего физического тела. И меня потрясло, что Фрейд не просто жил все эти годы вместе с болью и осознанием близко подступившей смерти, но создал почти половину из тех работ, что признаны основными. Из двадцати четырех томов, успешно растаскиваемых потомками на цитаты, по меньшей мере, восемь были написаны между тридцатью тремя мучительными операциями, когда смертельная болезнь удавкой то стягивала, то отпускала горло самого известного доктора нашей цивилизации. Тут я впервые ясно увидел нефизический смысл злокачественной опухоли. А следующая книга полностью подтвердила ход моих размышлений. На этот раз речь шла об онкологии Мелани Саш, женщины, имя которой упоминается в начале XXI века среди самых настойчивых проповедников аюрведы и здорового способа жизни. Она заболела, когда утратила дочь, и рак прогрессировал до тех пор, пока женщина не вернулась в лоно прежней гармонии и полного понимания всего происходящего в мире. «Питание, упражнения и медитация могут изменить качество жизни, но не всегда могут повлиять на ее окончание» – этот важный вывод проповедница написала сама. Наконец еще одна книга о писателе основательно укрепила меня в мысли, как двигаться дальше. Это была история Габриеля Гарсия Маркеса, на чело которого дважды опускалась зловещая тень онкологии. Сначала опухоль в легких (а ведь я помнил, что, по статистике, это самое уязвимое место человека), а затем поражение лимфоузлов (вещь, которую медицина лечить с успехом не берется). На это лишь закалило его, сделало стоиком и каждый раз стимулировало к еще большим творческим усилиям. И он последовал славному примеру Фрейда и Солженицына, взявшись за биографическую трилогию. Другими словами, найдя нишу сосредоточенной деятельности, дающую возможность жить дальше, находясь в соответствии со своей истинной природой.
«Ага, – почти закричал я после осмысления историй, – так этот пресловутый рак не столь уж опасен! А болезнь часто открывает человеку его безграничные возможности, дает шанс, который мог быть упущен».
Уникально, что и Евсеевна рассуждала почти так же. И чем больше я читал о людях, победивших болезнь, чем больше разговаривал об этом с целительницей, тем основательнее крепла моя вера в выздоровление. Евсеевна же говорила мне, что злокачественные клетки не нужно и бессмысленно подавлять. Потому что это, прежде всего, информационный сбой. И вообще, большая часть болезней находится лишь в человеческом воображении, а на самом деле их просто не существует. А тот же рак ставит условие: дальнейшая жизнь возможна исключительно как гармония, как ощущение счастья и согласия с собой.
Меня как будто попустило, и с того момента я стал читать с каким-то остервенением безумца, кинувшегося в погоню за жизнью. Сначала исчез неприятный, гнилостный запах изо рта. Затем стал пропадать густой белый налет на языке, прояснились закисшие глаза, в членах появилась энергия, словно кто-то включил кран и по трубам внутри меня потекла невидимая невесомая субстанция. Что-то теперь подсказывало мне, что в книгах я найду то, чего никогда не расскажут мне в клиниках. Я попросил у Евсеевны, чтобы она купила мне толстый блокнот, – в него я стал выписывать все, что считал теперь важным. Первой записью стала мысль американского философа Уильяма Джеймса: «Ничто из сделанного нами не стирается». Попутно я прочитал и выписал, что еще в 1987 году Голландия признала сыроедение официальным методом лечения рака. А прелюбопытной причиной этого стал нидерландский доктор Корнелиус Моэрман, которому удавалось поставить на ноги даже самых безнадежных, тех, от кого отказывалась медицина. Небезынтересно было узнать, что смесь творога с льняным маслом – вовсе не выдумка Евсеевны, а патентованное изобретение доктора Джоанны Бадвиг, признанного мирового лидера в создании методов лечения раковых заболеваний. А также то, что сама выдающаяся женщина прожила девяносто пять лет – лучшее практическое доказательство собственной методики. Кстати, ровно столько же прожил и доктор Моэрман, и своего первого пациента – больного раком желудка – он вылечил еще в 1940 году. Наконец, когда я прочитал слова Иисуса, у меня возникло ощущение, что невидимая рука вытащила мой мозг, очистила его от шелухи и водрузила на место. «Ибо если вы принимаете живую пищу, она наполняет вас жизнью, но если вы убиваете свою пищу, мертвая пища убьет также и вас. Ибо жизнь происходит только от жизни, а от смерти всегда происходит смерть. А все, что убивает ваши тела, убивает и ваши души. Потому не принимайте в пищу ничего, что было разрушено огнем, морозом или водой. Ибо все это вскормлено и взращено огнем жизни, все есть дар ангелов нашей Земной Матери. Но не принимайте в пищу ничего, что обрело свой вкус от огня смерти, ибо пища таковая от Сатаны». “Куда же смотрит наша медицина, – в растерянности думал я, – неужели столько людей в белых халатах слепы? Ведь скольких можно было спасти! Или мы свидетели преступного сговора против Человека?!”»
«Все, чего не попросите с верою, получите», – Лантаров читал на рабочем столе Шуры слова Иисуса. Эти слова были в рамочке, в такие обычно в офисах ставят фотографии с лицами дорогих людей. А у него, Кирилла, попросту нет ни одного такого лица – все стерто с прежней жизнью. «Но как много божественного в этом необычном безбожнике Шуре, ведь православные священники не потерпели бы подле Иисуса философов и ученых», – думал Лантаров. Однажды он завел с Шурой разговор о Боге.
– Разве для тебя новость, что ученые и святые едины во мнении? О Боге, сакральной целостности и природе Вселенной, я имею в виду. Мирские аналитики только-только пришли к тому, о чем твердили несколько тысяч лет тому назад духовные аватары.
– Шутишь? – удивился Лантаров. – А как же священный джихад? Непримиримость религий? Московский патриархат теснит Киевский, католики косятся на православных…
– Это все мирской уровень – для тех, кто рассматривает религию как власть. Но истинная вера едина. Например, христианское учение Иисуса абсолютно согласуется с учением йоги Кришны. И все это, в свою очередь, идентично научным принципам. Эйнштейн математически пришел к единой теории поля, законам гравитации и электромагнетизма. А древние учителя Востока давным-давно говорили о том, что мироздание состоит из однородной субстанции.
С этими словами Шура быстро достал с полки пухлый фолиант и торжественно потряс им: «Тут все детально написано – о единой вере и едином законе Вселенной». Глаза его искрились, и Лантаров видел, что Шуре нравится беседовать с ним, посвящать в знания, делиться добытым за напряженные годы перепахивания книжной мысли. Он подумал, что непростительно долгое время этот добровольный аскет беседовал только с деревьями и, может быть, еще со своей собакой. И в этом заключена какая-то печальная двойственность: мы живем, чтобы что-то создавать для других и что-то чудесное показать другим, но как это сделать, если ты находишься вне мира?
Лантаров вернулся к недочитанной тетради.
«Хотя ощущения исцеления не было, я полагал, что болезнь отступила. Температура исчезла, боль куда-то улетучилась, и я чувствовал себя на десяток лет помолодевшим, продолжая следовать рецептам и предписаниям Евсеевны в отношении голоданий и принимаемой пищи. Несколько дней я бродил, пошатываясь от слабости, но тело мое стало быстро напитываться энергией живого пространства и незаметно окрепло настолько, что я совершил деловой вояж в Киев. Поездка нужна была для масштабных закупок – от заказанных Евсеевной масел и зерен до необходимых мне книг.