Шрифт:
Плей-лист
“Lonely People” – Demi Lovato
“House On Fire” – Sia
“Saint” – Maggie Rose
“Sabotage” – Bebe Rexha
“Happy All The Time” – Sam Williams & Dolly Parton
“Give In To You” – Dan + Shay
“Growing Up Is Getting Old” – VICTORIA
“Dancing Queen” – ABBA
“Touch It” – Ariana Grande
“Young And Beautiful” – Lana Del Rey
“Darling” – Halsey
“Lust For Life” – Lana Del Rey & The Weeknd
Глава 1
Джозиас
Я
Иоаннис не любил, когда я прогуливал занятия в университете. Он говорил, что его родители – мои прабабушка и прадедушка – делали всё, чтобы их потомки могли получить образование в лучших заведениях Греции. Пропуская занятия, я демонстрировал своё неуважение к роду. Мне никогда не забыть складку между сведёнными седыми бровями деда и лёгкие движения кистей, когда он поглаживал свою бороду.
Дед воспитывал мою маму в строгости. Он не позволял ей прогуливать занятия ни в школе, ни тем более в элитном университете, куда стремились попасть юноши и девушки со всей страны. Отношение к образованию в нашей семье было серьёзным, и я стал первым, кто позволял себе вести себя столь нахально.
Иоаннис говорил моему отцу, что прогулы ни к чему хорошему не приведут, а папа в свою очередь читал мне нотации. Мне было тошно, когда он вновь пытался вжиться в роль отца после недели пьянства. Разумеется, я никого не слушал. Если я и ходил на занятия, то ради того, чтобы всё ещё числиться в студентах и не лишиться стипендии.
Я вприпрыжку спустился с невысокого крыльца мастерской и побрёл по улице. Я обернулся и ещё раз посмотрел на мастерскую. Каменный домик был построен на окраине Палео Фалиро около пятидесяти лет назад. Свежий морской воздух, виды скалистого берега и небольшой участок с плодородной почвой – какая в Афинах встречается очень редко – привлекли ещё моего прадеда. Изначально постройка должна была служить временным летним жилищем, внутри которой была всего одна просторная комната. Но после смерти прадедушки и прабабушки за домик взялся мой дед, в то время проживавший в нашей квартирке.
Иоаннис не жалел сил, когда дело касалось обустройства мастерской. Одним летним утром он выбрался на рынок, что находился недалеко от набережной, и вернулся спустя несколько часов с полной стройматериалами тележкой. Ремонт занял не больше года, и вскоре дедушка мог распоряжаться домиком так, как ему хотелось. Однажды он принёс туда старые мольберты, палитры и кисточки, вероятно, приобретённые с рук. Сколько бы отец ни говорил, что всё купленное было обыкновенной дрянью, от которой прежним владельцам нужно было срочно избавиться, дед не слушал его. Он в прямом смысле затыкал уши пальцами до самого вечера и делал вид, что не слышит его. Дедушка хранил в мастерской всё, что считал нужным: начиная треснувшими цветочными горшками и заканчивая антиквариатом. Больше всего он, наверное, обожал виниловые пластинки и гипсовые фигурки.
Внутри пахло пылью, кофе и специями. Тот, кто хоть раз
На проводах, раскинутых над домами паутиной, осели голосистые пернатые. Мимо проезжали юноши и старики на велосипедах, приветливо улыбаясь мне. Я никак не отвечал прохожим. Чем выше я поднимался, тем больше становилось людей: жители отдалённых районов стекались к центру, где рассаживались по автобусам и разъезжались по Афинам.
До университета всего пара остановок, но мне было лень идти пешком, потому я всегда выбирал общественный транспорт. Дедушка не одобрял моих разъездов: он был за здоровый образ жизни, и моё нежелание лишний раз поднапрячься злило его.
Но было нечто необычное в поездках на автобусе – что-то притягательное, заставляющее снова обращаться к ним. Будто по волшебству меня уволакивали мысли, когда я поудобнее устраивался на свободном местечке. Это сравнимо с чашкой кофе, которую, попробовав однажды, начинаешь пить каждое утро. Это становится привычкой – привычкой видеть знакомые лица пассажиров, парки, здания, и рассуждать о жизни. Дедушка должен был понять меня, ведь он умел обращать внимание на всякие приятные мелочи.
Меланхолия возвращалась ко мне на протяжении всего дня. В один момент я хотел сойти с автобуса и броситься прочь, потеряться в толпе туристов, вернуться в мастерскую, забраться под одеяло и не вылазить оттуда ещё день. Мне было тошно видеть, как улыбаются окружающие. В голове всплывали воспоминания о моей семье, которая оказалась в руинах после смерти мамы.
В октябре начались пары, но я, к слову, едва посещал половину из них. Под моими глазами были синие мешки, кожа раскраснелась от пролитых слёз – я выглядел подавлено и не хотел привлекать к себе внимания.
Раньше я был весёлым и жизнерадостным парнем, но смерть мамы сломила меня, как спичку.
В первых числах октября я серьёзно поссорился с папой: тот настаивал на постоянном посещении лекций, а я считал, что скитания по городу помогут мне отвлечься. Казалось, что ничего другое, кроме моей учёбы и телевизора, отца не интересовало: я приходил «с занятий», мы с ним ругались и расходились по комнатам. Отец тянулся за бутылкой, чтобы избавиться от тяжёлого ощущения горя. И так было каждый день, пока восходило солнце. Прогул за прогулом, ссора за ссорой – меня душили воспоминания.
Отец ежедневно отгонял их выпивкой. На журнальном столике в гостиной больше не находилось место для новеньких журналов, а старые папа выбросил: они напоминали ему о маме. Я злился на него, топал ногами, один раз перевернул мусорное ведро у нашего подъезда, чтобы отыскать их. Когда я проходил в гостиную, сильнейший запах перегара и сигаретного дыма выворачивал лёгкие наизнанку. По своей неосторожности отец часто опрокидывал пепельницы. Папе становилось сложнее жить день ото дня.
Я больше не мог проводить дни в квартире, и тогда сбежал в мастерскую. Дедушка Иоаннис отругал меня, но я не хотел его слушать. После нескольких ночей, проведённых в его кресле, он всё же сколотил мне койку не то из жалости, не то потому, что никак не мог согнать меня со своего любимого места.