Тысячи причин любить

Уэйд Макс

Мне хотелось знать, как у него дела. Но ещё больше мне хотелось, чтобы о парне не забывал его отец. Христиан вёл себя не мудрее сына: он продолжал сидеть, не обращая внимание ни на кого вокруг, будто обиженный ребёнок.

Глава 4

Джозиас

Моим эмоциям нужен был выход, иначе они погубили бы меня. Мой холодный, измученный взгляд отпугивал прохожих, и те осекались меня. Мои резкие движения заставляли мамочек играющих на площадке детей засуетиться и поскорее увести мальцов в другое место. Я отдалялся ото

всех, и все отдалялись от меня. Мне доводилось занимать полностью освобождённые лавки и часами глядеть в хмурое осеннее небо, проклиная всё на свете. Больше всего мне хотелось разглядеть наверху маму, её искреннюю улыбку, её изящные, мягкие руки.

Прошлым днём что-то внутри меня сломалось, и я больше не мог сдерживать эмоции. Как будто стержень обломился, как будто плотину прорвало, и слёзы потекли ручьями по моим щекам. Я никак не мог их остановить: обида, скорбь и стыд оказались сильнее. Я почти поверил, что испытал в один миг столько, сколько бы не испытал за всю жизнь. Взяв себя в руки, я, конечно, осознал своё преувеличение и постарался успокоиться.

Я обижался на самого себя. Вопросов, которые я задавал сам себе, насчитывалось огромное количество с каждой последующей минутой. Как я мог выдать Лее свои слабости? Как мог сорваться в университете? Почему обыкновенный вопрос, заданный девушкой, так на меня подействовал?

Я скорбил по маме. Раньше она напоминала о себе в мастерской, куда я переносил из квартиры её вещи. Запах, казалось, впитался в каждый их сантиметр, и аромат женских духов стал для меня привычнее солёного морского. Но тем днём образ мамы возник в моём сознании в университете, застав врасплох.

Мне было стыдно перед Леей. Моё поведение было далеко от поведения адекватного восемнадцатилетнего юноши. После того, что произошло в университете, я бы не рискнул попадаться девушке и её подруге на глаза. Я был уверен, что они высмеют меня, будут тихонько шептаться, искоса поглядывая. Так начал смеркаться мой единственный лучик света.

Я набирал горсть камней и, хорошенько замахнувшись, бросал её в море. В полёте камешки рассыпались, отгоняя витающих над водой птиц. Те, недовольно покрикивая, разлетались кто куда. Перья летели со всех сторон. Они пушистыми облаками парили над волнами, точно лодочки. Белые невесомые лодочки, которые никогда не должны были пойти ко дну. Камешки тем временем уже скрывались в синей пучине, оставив после себя лишь рябь на поверхности.

Было здорово сидеть на пирсе, свесив ноги, и наслаждаться открывающимся видом. Бескрайние просторы манили. Казалось, что где-то впереди меня ждала мама. За длинной полосой горизонта, которая ободком огибала море, мы виделись в последний раз.

Мысли о маме преследовали меня.

Бриз раскачивал мои ноги. Вымокшие под дождём кеды не успели как следует просохнуть за ночь, поэтому утром я быстро замёрз. Дедушка Иоаннис ни за что не стал бы сушить обувь за меня – воспитание самостоятельного мужчины было его главной задачей. Но мне было лень пальцем пошевелить. Именно из-за этого я был вынужден ходить весь следующий день во влажных кедах.

У меня были и другие, но эти мне нравились больше всех. Мы всей семьёй бродили по торговому центру, выбирая одежду на лето. Мой выбор мало кого впечатлил: отцу и дедушке кеды казались неуместным выбором на фоне резиновых шлёпок. В конце концов, мы собирались лететь в Египет, а не в Финляндию, где кеды летом не были бы лишними. Тем не менее я был настойчив, и коробка с чёрные с белыми носками кедами уже через полчаса была у меня в руках.

Хорошо, признаюсь. В большей части это была заслуга мамы. Когда отец узнал о выборе обуви,

он осуждающе посмотрел на меня, а дедушке так и вообще понадобился стакан холодной воды. Они буквально прочувствовали на себе, как горели бы мои пятки, пока я ходил бы по улицам жаркого Каира. Мама же баловала меня, пускай я уже и вышел из ребяческого возраста.

Я зачерпнул ещё одну горсть камешков. Они были влажными и настолько холодными, что, казалось, обжигали кожу. Я поморщился, но не выпустил их из руки. Вскоре и они полетели над водой, а затем упали прямо подле надвигающейся к берегу волны. Бурные воды переворачивали каменистое дно, несли сплетённые зелёные водоросли. Говорят, можно бесконечно смотреть на три вещи: как горит огонь, как течёт вода и как работают другие люди. Но никто из говорящих не включает в этот список наслаждение маминой улыбкой.

Она была мне дороже золота.

Отчего-то улыбка Леи временами заменяла мне её. Нежно-розовые тонкие губы, которые девушка никогда не красила, привлекали к себе моё внимание на всех лекциях. Как они приоткрывались, когда Лея решала издавать звук, как они смыкались вместе, когда девушка подпирала щёку рукой. Подолгу рассматривая Лею, я ненароком запоминал все детали. Я знал, какую часть губы она прикусывала, когда волновалась, как театрально закатывала глаза, когда Селена снова неумело шутила.

Я поднялся и отряхнул джинсы. Ветер приносил с дорог много пыли, оседающей на берегу. Подняв почти пустой рюкзак, я пошёл прочь от моря и направился вверх по улице. Из-под пирса доносились довольные возгласы ребятни, которая, купив несколько баллончиков с краской, активно разрисовывала каменные стены.

Небо продолжало хмуриться, но дождя уже не было. Лишь сладкий аромат капель и мокрого асфальта напоминал мне о прошедшей той ночью буре. Людей было значительно меньше: большинство предпочитало проводить время в мягких креслах в обнимку с одеялом. В открытые окна ломился свистящий ветер, вырывая из квартирок тоненькие тюли. Те, шелестя, точно флаги развевались на ветру. Жильцы недовольно затаскивали тюли назад и захлопывали створки окон.

Деметра не терпела неуважения к себе. Она нуждалась в порядке и послушании со стороны смертных. Упросив Посейдона повеять водами под пирсом, она с истинным наслаждением смотрела на то, как волны разбиваются прямо подле стоящих мальчишек. Солёная водица брызнула на её оголённые скрещённые руки, но это ещё ничего. Её длинные чистые одеяния не намочились – Деметра тщательно за ними следила, и замечала каждое пятнышко. За проявленную аккуратность она была благодарна Посейдону. Парнише, что стоял правее остальных ребят, досталось больше всех, и теперь его брюки были до колен мокрыми. Он больше не смеялся, что успокаивало раздражённую богиню.

Ох, как она была зла на людей, не оценивших её труды. Деметра так долго растила длинные вьюны вдоль всей набережной, а какой-то сброд затоптал душистые цветки, переломал лепестки и залил всё краской, истощающей отвратный запах. В её голове не укладывалось, как можно было так нахально относиться к чужому труду. Пускай вьюны и должны были начать увядать в конце следующего месяца, ей хотелось ещё немного насладиться их природной красотой.

Один лишь брат её, Посейдон, поддержал в трудную минуту. Ни с кем ещё Деметра так отрадно не смеялась, как с Посейдоном. В далёком детстве они забирались на олимп и наблюдали за бытом людей, изредка позволяя себе мелкие пакости. Время от времени к ним присоединялся Арес, чтобы от души позабавиться, но Афродита, его жена, не одобряла этого занятия. Тут уже и Деметра была согласна с девушкой: шутки Ареса выходили далеко за рамки.