Тюленьи штаны
Шрифт:
— Да пока ничего особенного, — прошептал он.
— Случилось что-то ужасное!
— Поцелуй! Неужели я вам так противен?
— Я не об этом. Я говорю про то, что во мне, внутри. Я не… я больше не боюсь… по крайней мере мне так кажется.
— Да вам нет причины бояться.
— Причин у меня сверх головы. Но вот не боюсь! Не боюсь — только мне почему-то хочется плакать.
— Ну, и поплачьте, — сказал он ласково, подставляя ей под щеку свою грудь, как подушку. — Но плакать с этой дурацкой штукой на носу неудобно.
И он снял с нее очки в роговой оправе и швырнул их в море.
— О! — воскликнула она. — Мои очки! Ну зачем вы это сделали? Теперь я ничего не вижу! Я совсем ничего не вижу без очков.
— Все в порядке, — утешал
Словно от этого ничтожного, но неожиданного акта насилия ее желание разразиться слезами достигло своего апогея, они так и брызнули у нее из глаз; в каком-то сладостном отчаянии она обвила его руками и, тесно прижавшись к нему, бурно рыдала, пока он не почувствовал, как скользят по его телу теплые капли, и морская соль с его кожи не попала ей в глаза, отчего она расплакалась пуще прежнего. Сильной, но ласковой рукой он гладил ее волосы и, когда она успокоилась и после этого взрыва эмоций тихо лежала в его объятиях, он негромко запел песню с прелестным мотивом, которая начиналась так:
Я человек, я сын земли, Тюлень я средь морских валов, От берегов родных вдали На Сул-Скерри [2] найду я кров.Когда он спел куплет или два, она высвободилась из его объятий и, выпрямившись, с серьезным видом слушала песню. Потом спросила:
— Я когда-нибудь пойму?
— Это не единственный случай, — ответил он. — Как вам, я полагаю, известно, это случалось раньше довольно часто. На Корнуолле, в Бретани, на Гебридских островах, у берегов Шотландии, люди там всегда интересовались тюленями и немножко их понимали — и время от времени тюлени принимали там человеческий облик. Единственное, что уникально в нашем случае, в моем превращении, это то, что я единственный, кто получил степень магистра в Эдинбургском университете. Или, я думаю, в любом университете. Я уникальный и исключительный пример образованного человека-тюленя.
2
Остров, расположенный к запалу от Оркнейских островов.
— У меня, наверное, совершенно ужасный вид, — сказала она. Глупо было плакать. Очень красные у меня глаза?
— Веки немножко покраснели — не то, чтобы это было лишено привлекательности — но глаза, ваши глаза так же темны и очаровательны как горные озера в октябре, в солнечный октябрьский день. Они заметно похорошели с тех пор, как я выбросил ваши очки.
— Вы же знаете, они мне были нужны. Я чувствую себя без них как последняя дура. Но скажите, зачем вы поступили в университет — и как? Как нам это удалось?
— Милая моя девочка, — а, кстати, как вас звать? У меня совершенно вылетело.
— Элизабет! — сказала она с негодованием.
— Очень рад — это мое любимое из человеческих имен. Но неужели вам действительно хочется слушать лекцию по психобиологии?
— Я хочу знать, как. Вы должны мне сказать.
— Так вот, вы, наверное, помните, что говорится в вашей книге про побуждения зародыша? Там надо было сделать сноску и объяснить, что исчезают они лишь на сравнительно поздней стадии развития. Как вам известно, зародышевые клетки постоянно самообновляются, сохраняя свои первичные побуждения, хотя почти всегда, за редким исключением, следуют заданной схеме. Исключение составляют некоторые заболевания или специально направленное воздействие. А именно воздействие разума. И при полном превращении железам приходится изрядно поработать, сначала почечным, затем, как и следовало ожидать, гипофизарному. Оно не одобряется — то есть, превращение — но время от времени кто-нибудь все-таки решается, обычно просто ради забавы, но в данном случае у меня была особая причина.
— Расскажите, — вновь попросила она.
— Да это долгая история.
— Я хочу знать.
— Видите ли, в последние годы среди моих сородичей стало заметно беспокойство: сомнение, недовольство вожаками, скепсис в отношении традиционных истин. Например, у нас под водой много спорили о природе человека. Нам всегда внушали про него определенные вещи, но события последнего времени как будто не подтверждали того, что внушали нам наши учителя. Часть нашей молодежи охватило разочарование, вот я и вызвался выйти на сушу, чтобы изучить положение. Я все еще обдумываю свой предстоящий доклад. Поэтому я и живу сейчас двойной жизнью. Выхожу на берег, чтобы подумать, а отдыхать возвращаюсь в море.
— И что же вы о нас думаете?
— Вы интересные существа. Даже очень. В скором времени у вас появятся прелюбопытные мутации. Так в пределах трех-четырех тысячелетий, может быть.
Он наклонился и смахнул с голени небольшое пятнышко крови.
— Порезался ракушкой, — сказал он. — Знаете, эти моллюски сейчас точно такие же, как четыреста тысяч лет назад. Людям подобное постоянство не свойственно.
— Это и есть ваш главный вывод — что люди непостоянны?
— Отчасти. Но, с нашей точки зрения, есть вещи куда тревожнее. Видите ли, мы существа очень простые, и поскольку у нас довольно мало истин, мы очень дорожим ими. Наша жизнь — это жизнь ощущением, не полностью, но, главным образом, и мы должны бы быть необычайно счастливы. И были — до тех пор, пока удовлетворялись своими ощущениями и нашей куцей, безоговорочной верой. У нас есть, знаете ли, некоторые преимущества перед людьми. Люди вынуждены повсюду таскать за собой свой вес; им не ведомо, какое это блаженство — не чувствовать собственного веса: качаться на волнах, скользить по лениво-плещущему морю, без всякого усилия взмывать на гребне волны, смотреть на ослепительно-яркое солнце сквозь белую толщу воды или с такой легкостью нырнуть в тишину глубин и, почувствовав внезапный голод, поймать пикшу в зарослях морских трав. Кстати о пикше, — сказал он, — вечереет. Еще немного и пора отправляться на рыбную ловлю. А перед тем, как пойти, мне еще нужно вас проинструктировать. Подготовительная стадия требует некоторого времени; я бы сказал, вам потребуется минут пять, потом вы станете другим существом.
Она захлебнулась воздухом, словно уже ощутила холодное прикосновение воды, и прошептала:
— Нет, еще нет! Пожалуйста.
Он обнял ее и со знанием дела сильной, ласковой рукой стал гладить ее волосы, ощущая округлость ее головы, погладил ее затылок и плечи, чувствуя, как отзываются на его прикосновение ее мускулы, спустился по желобку на ее спине к талии и бедрам. И снова голова, шея, плечи, позвоночник. И снова, и снова. Уверенно и твердо его рука вселяла в нее покой, пока в конце концов она не прошептала:
— Вы усыпляете меня.
— Боже мой! — воскликнул он. — Нельзя! Встаньте, Элизабет, встаньте!
— Да, — покорно промолвила она. — Да, Роджер. Почему вы взяли себе это имя? Роджер Фэрфилд?
— Я увидел его в расчетной книжке утонувшего матроса. Но какое это сейчас имеет значение? Посмотрите на меня, Элизабет!
Она взглянула на него и улыбнулась.
Голос у него изменился и он радостно произнес:
— Вы будете красивей всех тюленей от Шетландских островов до островов Силли. А теперь слушайте, слушайте внимательно.
Он легонько обнял ее и зашептал ей на ухо. Потом поцеловал в губы и в щеку и, отклонив ее голову назад, в шею. Посмотрел на нее и увидел, как лицо ее заливает густая краска.
— Хорошо, — сказал он. — Это первая стадия. Теперь адреналин идет хорошо. Вы ведь знаете про гипофиз, не так ли? Ну, тогда совсем легко. Гипофиз состоит из двух частей, из передних и задних долей, обе они должны действовать одновременно. Это не трудно, я вам объясню, как.
Он снова — и очень настойчиво — принялся шептать, внимательно наблюдая за ней. Немного погодя он сказал: