Тюрьма
Шрифт:
— А вы ей звонили?
— Тоже нет. Днем жена редко бывает дома. Она работает. Журналистка и… Но, простите, к чему все эти вопросы?
— Мой шеф объяснит вам это лучше, чем я. Не угодно ли проследовать со мной на набережную Орфевр? Там вас введут в курс дела.
— Вы уверены, что с моей женой…
— Она не убита и не ранена.
Полицейский все так же учтиво и робко направился к двери. Ален, не раздумывая, последовал за ним — он был совершенно ошеломлен и сбит с толку.
Словно сговорившись, они не стали вызывать
— У вашей жены, вероятно, своя машина?
— Да. Малолитражка, вернее, мини-автомобиль. У меня тоже такой для разъездов по Парижу. Вы его сейчас увидите, он стоит перед домом.
У дверей оба остановились в нерешительности.
— Как вы сюда добрались?
— На метро.
— Вам не покажется неудобным, если я вас отвезу?
Его не покидала обычная ирония. Он к ней охотно прибегал, и зачастую ироничность его бывала далеко не безобидной. Но разве ирония не была единственным разумным отношением к нелепости жизни и к человеческой глупости?
— Придется вам извинить меня. Ноги здесь вытянуть негде.
Ален мчался на полной скорости — по привычке. Крошечная английская машина была быстроходна, и он не слишком обращал внимание на светофоры. В одном месте он проскочил перекресток на красный свет.
— Простите.
— Не важно. Я не занимаюсь уличным движением.
— Въехать во двор?
— Если хотите.
Инспектор высунулся из окна и что-то сказал двум часовым.
— Моя жена здесь?
— Вероятно.
Зачем задавать вопросы человеку, который все равно ему ничего не скажет? Через несколько минут он будет говорить с комиссаром, с которым безусловно знаком. Ведь среди них, пожалуй, нет ни одного, с кем бы он не встречался.
Не спросив, куда идти, Ален взбежал по большой лестнице и остановился на площадке второго этажа.
— Это здесь?
В длинном полутемном коридоре ни души. Двери по обе стороны заперты. Только старый служитель, с серебряной цепью на шее и свисающей на грудь массивной бляхой, сидел за столом, обтянутым, как биллиард, зеленым сукном.
— Пройдите, пожалуйста, на минутку в приемную.
Одна стена ее была полностью остеклена, как у Алена дома в гостиной, прежде служившей мастерской художника.
Какая-то старуха в черном, тоже ожидающая, впилась в него злыми темными глазками. Больше в приемной никого не было.
— Прошу прощения…
Инспектор прошел по коридору и постучал в какую-то дверь, которая тут же за ним закрылась. Больше он не появился. Никто вообще не приходил. Старуха сидела не шевелясь. Даже воздух вокруг них был какой-то неподвижный, серый, как туман.
Ален снова взглянул на часы. Двадцать минут девятого. Не прошло и часа, как он покинул редакцию на улице Мариньяна, бросив на ходу Малецкому:
— До скорого…
Сегодня они вместе с десятком приятелей и приятельниц собирались ужинать в новом ресторане на авеню Сюффрен.
Да, тут нет ни дождя, ни ветра. Эти стены словно выключают человека из пространства и времени. Однако до сих пор-в любой день — Алену стоило только прийти сюда и написать на карточке свое имя, чтобы через несколько минут чиновник ввел его в кабинет начальника уголовной полиции, а тот встал бы ему навстречу с протянутой рукой.
Он давно отвык от ожидания в приемных. Давно. С начала своей карьеры.
Он бросил взгляд на старуху-до чего же неподвижна! — и чуть было не спросил, сколько времени она здесь. Может быть, несколько часов?
Ему стало невмоготу. Не хватало воздуха. Он закурил сигарету и принялся расхаживать взад и вперед под неодобрительным взглядом старухи.
Потом не выдержал, открыл застекленную дверь, прошел по коридору и обратился к служителю с серебряной цепью:
— Как фамилия комиссара, который хочет меня видеть?
— Не знаю, сударь.
— Но ведь в такой час их здесь не очень много?
— Двое или трое. Иногда они засиживаются допоздна. Как ваше имя?
— Ален Пуато.
— Вы ведь женаты?
— Женат.
— А жена ваша брюнетка, небольшого роста, в подбитом мехом плаще?
— Да, да.
— Значит, вас вызывал помощник комиссара Румань.
— Он у вас недавно?
— Что вы! Он служит здесь больше двадцати лет, но в уголовную полицию действительно перешел не так давно.
— Моя жена у него в кабинете?
— Не могу знать, сударь.
— А когда она приехала? В котором часу?
— Затрудняюсь сказать.
— Вы ее видели?
— Думаю, что видел.
— Она была одна?
— Простите, сударь, но я и так уже наговорил много лишнего.
Ален отошел, оскорбленный и вместе с тем обеспокоенный. Его заставляют ждать. С ним обходятся, как с обычным посетителем. Какие дела могут быть у Мур-мур на набережной Орфевр? И что это за история с пистолетом? Почему его не оказалось в ящике?
Оружие! Его и оружием-то не назовешь. Бандиты бы над ним посмеялись. Херсталское производство, калибр 6,35 мм-детская игрушка.
Он его не покупал. Ему дал сотрудник редакции Боб Демари.
— С тех пор как сынишка научился ходить, я предпочитаю, чтобы такая штука не валялась в квартире.
Да, лет пять-шесть назад. Никак не меньше. За эти годы у Демари появилось еще двое ребят.
Но что же все-таки натворила Мур-мур?
— Господин Пуато!
На другом конце коридора показался приехавший с ним молодой инспектор и поманил его. Ален быстро зашагал к кабинету.
— Входите, пожалуйста.
Помощник комиссара, мужчина лет сорока, с утомленным лицом, протянул Алену руку и снова сел. Они были одни. Инспектор в кабинет не вошел.