Тюрьма
Шрифт:
Нет, Адриена никогда по-настоящему его не любила, но ему было на это наплевать. Возможно, и Мур-мур тоже не любила его.
И вообще, что значит слово «любовь»? Он продает ее по миллиону экземпляров в неделю. Любовь и секс. Это ведь одно и то же.
Он не любит одиночества. Не из потребности в обмене мыслями и даже не потому, что нуждается в чьей-то привязанности.
— На улицу Нотр-Дам-де-Лоретт! — бросил он шоферу, захлопывая дверцу такси.
Так почему же одиночество так ему неприятно? Потому что он испытывает потребность в чьем-то присутствии- все равно в чьем. Одинокие старики держат собаку, кошку, канарейку. Некоторые довольствуются даже обществом золотых рыбок.
Он никогда не смотрел на Мур-мур как на золотую рыбку, но теперь, по-новому оценивая прошлое, Ален вынужден был признать, что нуждался главным образом лишь в ее присутствии. Ему просто нужно было, чтобы она всегда находилась рядом — в баре, в ресторане, в машине. Справа от него, в нескольких сантиметрах от его локтя.
По утрам и под вечер он ждал ее звонка и нервничал, если звонок запаздывал. Но за семь лет совместной жизни был ли у них хоть один серьезный разговор?
Правда, в пору, когда он основывал журнал, он часто рассказывал ей о будущем издании. Он был увлечен, уверен в успехе. Мур-мур смотрела на него с милой улыбкой.
— Ну, как твое мнение?
— Разве такого журнала еще не было?
— Были, да не совсем такие. Мы бьем на интимное, личное. Теперь это очень важный момент, ты, по-моему, его недооцениваешь. Лозунг дня личность, индивидуальность, как раз потому, что у нас все стандартизировано, в том числе и развлечения.
— Может быть, ты и прав.
— Хочешь работать у меня в редакции?
— Нет.
— Почему?
— Жене патрона не годится быть в числе сотрудников.
Потом у них возникла проблема виллы. Они набрели на этот дом как-то в субботний день, когда ездили на прогулку за город. А в воскресенье в мотеле, где они остановились, Ален уже строил планы.
— Загородный дом нам просто необходим, согласна?
— Пожалуй, но не слишком ли это далеко от Парижа?
— Достаточно далеко, чтоб отпугнуть всяких зануд, но не слишком далеко, чтобы оттолкнуть друзей.
— А ты собираешься приглашать много народу?
Мур-мур не протестовала. Она ни в чем ему не препятствовала, охотно его слушалась и повсюду за ним ездила, но его восторгов не разделяла.
— Остановитесь, водитель. За этой красной машиной.
— Это ваша?
— Да.
— Они вам, кажется, налепили на стекло два штрафных талона.
Совершенно верно. Два штрафа. Гм, он забыл ключ на приборном щитке. Включая зажигание, Ален кинул взгляд в сторону кабаре, где никогда, до прошлой ночи, не бывал. Рядом со входом висели фотографии обнаженных девиц. На самой большой в центре он узнал Бесси — судя по всему, она была здешней звездой.
Через несколько минут он подъехал к зданию своей редакции на улице Мариньяно. Машину он оставил во дворе. Он не сразу решился подняться наверх. Был уже первый час. На первом этаже-ни души, все помещения заперты.
Что это? Он докатился до того, что боится какого-то помощника комиссара уголовной полиции?
Ален вошел в лифт. В коридорах было пусто. В большинстве отделов тоже. В своем кабинете, дверь которого была широко распахнута, он увидел ожидавшего его Бориса.
— Ушли?
— Минут десять назад.
— Что-нибудь обнаружили?
— Они мне ничего не сказали. Есть хочешь? Ален поморщился.
— Ну, у тебя сегодня и вид!
— Голова трещит с перепоя — вот и вид! Пошли. Попробую что-нибудь съесть, а ты тем временем расскажешь.
Ален думал, что застанет в кабинете беспорядок, но ошибся.
— Твоя секретарша все прибрала.
— Очень он тут разорялся?
— Кто? Комиссар? Был отменно вежлив. Кстати, на столе лежали пачки фотографий, от которых я отказался — слишком уж смелые. Так он смаковал их по крайней мере минут десять. Тоже, видно, порядочная свинья.
6
Неподалеку от площади Сент-Огюстен они нашли ресторанчик, где их не знали, нечто вроде бистро с клетчатыми занавесками и скатертями и обилием медной утвари взамен украшений. Хозяин, он же шеф-повар, в высоком белом колпаке ходил от столика к столику, расхваливая свои блюда.
Им удалось занять места в углу, хотя в бистро было много народу. Вокруг них ели и разговаривали люди незнакомые, чужие. Ален ничего о них не знает. У них своя жизнь, свой собственный мир, свои заботы и интересы, к которым они относятся с величайшей серьезностью, словно это имеет какое-то значение.
Зачем ему все это? Почему, например, ему не пришло в голову позавтракать наедине с Борисом у себя дома? Да, он мог бы построить свою жизнь по-другому.
Было время, когда они с Мур-мур пытались что-то изменить в своем образе жизни.
Жена загорелась желанием хозяйничать, заниматься стряпней. Они с ней обедали, сидя друг против друга, перед широкой застекленной стеной, за которой тянулись парижские крыши.
Время от времени Ален замечал, что губы Мур-мур шевелятся. Он знал, что она обращается к нему, но слова не доходили до его сознания, казались ему лишенными смысла. У него было ощущение, будто они с Мурмур отрезаны от жизни, погружены в какой-то нереальный, мертвый мир. И охваченный паническим страхом, он поспешил вырваться на волю.
В этом страхе было что-то от ночного кошмара, но только преследовал он Алена не во сне, а наяву. Алену необходимо было двигаться, слышать человеческие голоса, видеть живые человеческие лица, быть окруженным людьми.
«Окруженным» — вот оно, точное слово. Да, быть всегда в центре, быть главным действующим лицом.
Ален еще не решался себе признаться в этом. Всю жизнь у него была куча приятелей. Но не потому ли засиживался он с ними до поздней ночи, что ему страшно бывало оставаться наедине с собой?