Тюрьмой Варяга не сломить
Шрифт:
В этот день по каким-то непонятным причинам обычный график был поломан, столовая переполнена, и заключенные жались в узких дверях, дожидаясь своей очереди. Надзиратели нервно прохаживались по коридору и сквозь зубы ругали начальника тюрьмы, который обожал всевозможные эксперименты, а сейчас распорядился втиснуть в столовую заключенных сразу из трех блоков. Несколько раз надзиратели грозили дубинками чрезмерно развеселившимся, но было совершенно очевидно, что если ропот перерастет в бунт, то усмирить его удастся только особыми мерами с применением дополнительных сил.
У самых дверей стоял Джонни-Могильщик. Длинноволосый гигант невольно притягивал к себе взгляды. На фоне других зэков он выглядел Атлантом, шагнувшим из морской пучины на берег и по странному недоразумению оказавшимся среди людей. Джонни с интересом заглядывал в столовую. Он с благоговением втягивал в себя чудесный запах свежих пряников — весь вид его говорил о том, что даже на вершине Олимпа невозможно ощутить подобный аромат. Варяг стоял немного в стороне и, посмеиваясь, наблюдал за своим бывшим сокамерником. Конечно же, он не забыл, что этот здоровяк пытался его убить, но тем не менее испытывал необъяснимую симпатию к Джонни, сейчас напоминавшему большого ребенка.
Из столовой вышел надзиратель, оттеснил концом дубинки нависшего над порогом Джонни и крикнул заключенным, выходившим из столовой:
— Быстрее, ребята! Пошевеливайтесь!
Зэки неторопливо и тяжело, как будто отведали не светлого рождественского блюда, а проглотили многопудовые камни, перешагивали через порог. Обед, как и обещал начальник тюрьмы, был в самом деле очень сытный, и единственным желанием заключенных было добраться до своей камеры и задрать живот кверху. Последними выходили три вертких мулата. В тюрьму эта троица попала за разбой в латинских кварталах — они составляли ближайшее окружение Стива, и многие поговаривали о том, что ребята служат ему не только кулаками…
В тюрьме их побаивались. Каждый из них имел по большому сроку, и такое дело, как драка, воспринималось ими почти что молодецкой забавой, в которой можно размять застывшие мышцы и показать всему тюремному сообществу лихую удаль.
Внезапно один из них слегка подтолкнул Джонни, а тот вдруг качнулся, словно от сильного удара, и неловко ухватился рукой за дверь.
Мулаты неторопливо проследовали дальше, о чем-то оживленно переговариваясь. Из обрывков фраз слышалось, что они вспоминают оставшихся на воле подруг и очень жалеют о том, что большую часть времени проводят не с ними, а на тюремной баскетбольной площадке.
Джонни повернулся к Варягу, сделал один неловкий шаг, потом другой, еще короче и неувереннее. Несмотря на свой огромный рост, в эту минуту он напоминал младенца, едва научившегося ходить. Варяг увидел, что одной рукой канадец зажимает живот, а через пальцы, пачкая праздничную белую рубашку, уже сочатся крупные рубиновые струйки. Еще секунда — и гигантское тело канадца рухнуло на каменный пол.
Варяг понял все. Ему следовало сразу поверить Джонни, когда тот сказал, что здесь замешаны серьезные парни. И он должен был догадаться, что Джонни обречен, как только его перевели в другую камеру, — методы работы местных властей и МВД во многом схожи. Очень может быть, что они даже подслушивали их беседы и, конечно, не могли простить Джонни его словоохотливости.
Варяг увидел, что трое мулатов направляются теперь к нему. Ага, они слегка заденут его по касательной, но этого, чуть заметного прикосновения будет вполне достаточно, чтобы он, подобно выброшенной на берег рыбе, беспомощно начал хватать губами воздух.
Чувства Варяга мгновенно обострились. С кухни в ноздри ударил потрясающий запах свежеиспеченного хлеба. Этот запах, нахально забираясь в ноздри, мешал сосредоточиться. Заключенные, уже заметившие беспомощность Джонни, с любопытством и страхом наблюдали за истекающим кровью гигантом, корчившимся на полу в предсмертных судорогах. Вокруг воцарилась поразительная тишина, которая была куда красноречивее тюремной сирены.
Прогуливавшийся по длинному коридору надзиратель задумался о своем, не замечая происходившего. С сегодняшнего дня ему полагалась первая надбавка за выслугу лет, и он с удовольствием размышлял о том, что за год сможет наконец-то отложить кругленькую сумму и купить себе новую машину.
Беспечно размахивая руками, троица приближалась к Варягу. Равнодушие было напускным. Владислав сразу же отметил, что у двоих из них кулаки были сжаты и спрятаны в рукава.
— Русский! — окликнул Варяга кто-то вблизи.
Варяг невольно обернулся на громкий голос. В это мгновение один из трех мулатов в два прыжка подскочил к нему и выбросил вперед руку с ножом. Владиславу потребовалось невероятное усилие, чтобы перехватить руку убийцы. Мозг сработал словно объектив фотоаппарата, зафиксировав в памяти злобный оскал нападающего со сломанным почерневшим зубом. Варягу удалось остановить удар. Правой рукой он поймал мулата за широкий рукав и с силой дернул того на себя, одновременно левым локтем коротко встретив его ударом прямо в сомкнутые челюсти и вложив в этот удар всю накопившуюся злость. Челюсть громко хрустнула, и мулат, обмякнув, повалился на пол.
В это время к Варягу слева подскочил второй из нападающих и попытался длинной граненой заточкой проткнуть ему бок, но законный вор в последнюю секунду успел отскочить в сторону, и острое жало лишь распороло рубашку, чуть зацепив кожу. Варяг успел поймать своего обидчика за запястье и с силой ударил коленом в локтевой сустав. Затрещала лучевая кость, и тюремный коридор огласился истошным воплем.
Третьего Варяг встретил страшным ударом между ног, от которого тот просто потерял сознание. Драка продолжалась буквально несколько секунд.
Крик мулата вывел надзирателя из приятных грез. И он, размахивая дубинкой, бросился к столпившимся зэкам. Охранник увидел лишь последствия: трех мулатов, валяющихся на полу, да скорчившегося от боли, умирающего канадца.
— Встать к стене! — заорал надзиратель, еще не понимая толком, что случилось. — Всем к стене! — срывая голос, орал он вновь.
Другие охранники уже спешили к нему на помощь со всех концов пищеблока. На ходу они расстегивали кобуру и, выхватывая оружие, истошно кричали: